А она была совсем одна.
Нет, она не станет сейчас предаваться меланхоличным мыслям о Тони, только не в эту ночь. Грейс-Энн не видела его несколько месяцев перед тем, как он умер, так что у нее не было каких-то свежих воспоминаний о муже. В любом случае, лучше всего она помнила его улыбку – и его прощание. Вместо этого, мысли об Испании напомнили Грейс-Энн о безделушках, которые Тони привозил ей всегда, когда бы ни появлялся в штаб-квартире во время нерегулярных и кратких визитов. Гребни, веера, кружевные мантильи – все это было упаковано в коробку и хранилось в мансарде, потому что папа бросил на них всего один взгляд и заявил, что это – языческая мишура, и крайне фривольная при том.
Грейс-Энн взяла свечу и торопливо прошла через коридор к мансарде. После минутного поиска она нашла свои сундуки, а в них – коробку с сувенирами беззаботной привязанности Тони. Да, тут была черная вуаль, которую она вполне могла носить, а гребни оказались вовсе не мишурой, а изысканными произведениями искусства. Она решила, что наденет пару из них в Рождество, как еще один подарок от мужа, вместе с платьями и шляпкой, и новой независимостью, которую ей подарили его деньги.
– Благодарю тебя, Тони, – прошептала она. – Особенно за наших сыновей.
Под кружевом, как вспомнила Грейс-Энн, лежал маленький, вырезанный вручную вертеп [18]. Тони застенчиво подарил его ей на прошлое Рождество, потому что забыл купить настоящий подарок и все, что он смог найти в последнюю минуту – это вертеп. Зато он будет идеально смотреться на камине в комнате мальчиков, особенно потому, что они не смогут добраться до него. Пусть они тоже вспоминают своего отца, вопреки новой привязанности к кузену Лиланду.
Мысль о герцоге заставила Грейс-Энн выглянуть из маленького окна с этой стороны дома викария, откуда она могла видеть Уэр-Холд, охраняющий склон холма. Все эти освещенные окна только ради Лиланда и его тетушки. Она задумалась, не становится ли ему временами одиноко в этой громадной куче камней, не скучает ли Уэр по своим покойным женам.
Грейс-Энн однажды видела его первую герцогиню, когда сама все еще пребывала в классной комнате. Конечно же, они не были представлены друг другу, но тогда почти никто не общался с герцогиней Уэр. Она предпочитала компанию собственных гостей. Вторая жена Уэра была слишком болезненна, чтобы наносить визиты, об этом Грейс-Энн помнила по слухам. Вторая герцогиня имела собственного священника, который посещал ее в замке, так что она никогда не бывала в церкви в деревне. Но любила ли она своего мужа? Или это был спланированный брак, экономически выгодное слияние? И, что более важно, любил ли ее герцог? Грейс-Энн догадывалась, что нет, раз он с такой небрежностью обходился с другими женщинами, словно они – неодушевленные предметы.
Нет, она ни капельки не доверяла ему.
Грейс-Энн направилась обратно в комнату мальчиков и закончила расставлять вертеп на каминной полке как раз в тот момент, когда пономарь начал звонить в колокола, отмечая полночь, Рождественскую полночь. Мир на Земле, добро всем людям на свете. Что ж, она попытается.
Снова раздвинув занавески, Грейс-Энн поискала глазами огоньки колядующих. Скоро они вернутся, чтобы принести пожертвования из кружки для бедных, и ей нужно быть внизу, чтобы подать горячий сидр – это все, что позволил приготовить викарий. Но Грейс-Энн устроила все так, чтобы под рукой были кофе и чай тоже – для тех, кто уже выпил достаточно вина с пряностями за время пения гимнов. Как раз в тот момент, когда она была готова задвинуть занавеси, мимо окна пролетела снежинка, а потом еще одна. У ее мальчиков все-таки будет снег для их новых санок. Благодарю тебя, Господи. Счастливого Рождества!
Наконец Грейс-Энн оттолкнула в сторону звезды, банты и сосульки, чтобы поцеловать на ночь сыновей. И ударилась головой о потолок, когда выпрямилась.
Его светлость также прислушивался к полуночному звону церковных колоколов, наблюдал за первыми снежниками и думал о близнецах Тони Уоррингтона.
После того, как колядующие ушли – причем юная Пруденс висела на руке у своего ирландца, считавшегося к тому же парией, если Уэр не ошибся, – Мильсом принес новую чашу вина с пряностями. Затем все слуги собрались в Большом Холле, чтобы зажечь святочное полено [19]. При первом ударе колокола его светлость поджег огромный ясеневый чурбан в одном из громадных каминов при помощи щепки, оставшейся от прошлогоднего полена. На самом деле он не имел ни малейшего понятия, была ли это прошлогодняя древесина или вчерашняя. Черт, в прошлом году он был на каком-то унылом загородном приеме, да и в позапрошлом году тоже, но Мильсом продолжал следовать традициям. Он всегда так поступал.
Дворецкий передал ему горящую ясеневую щепку, а затем произнес тост за дом Уэров, когда новый огонь разгорелся. Слуги подняли стаканы с вином и прокричали:
– Слушайте, слушайте! – Если полено будет гореть до Двенадцатой ночи, то, согласно традиции, дом Уэров будет преуспевать.
Как, дьявол его побери, будет преуспевать этот дом, если дворецкому приходится зажигать полено, а слуги провозглашают тосты? Предполагается, что здесь должна была собраться семья и друзья, а не те, кому герцог платит жалованье, плюс брюзгливая старая дама, которая мухлюет в карты – и которая до того угостилась пуншем из чаши, что понадобились два лакея, чтобы поддерживать ее. А он, Лиланд Уоррингтон, герцог Уэр, должен был передать эти горящие угли своему сыну, черт возьми! Да будут прокляты его покойные жены!
Глава 11
Звезды, санки, книжки с картинками – ничто не могло сравниться со снегом! Все время размышляя о том, сколько удовольствия доставят детям их новые санки, Грейс-Энн забыла, что мальчики никогда не видели снега. Ничего не оставалось делать, кроме как отложить подарки в сторону, закутать близнецов в самую теплую одежду и позволить им резвиться на улице.
О, какое это было чудо! И сколько сырости было от этого снега! Хвала Небесам за новые варежки, шапки и шарфы, потому что Лесу и Уилли понадобилось три комплекта сухой одежды: один – перед завтраком, другой – после, и еще один – перед тем, как идти в церковь. Грейс-Энн не возражала, наслаждаясь их смехом.
Они танцевали в снегу, катались в нем, пробовали его, швырялись им. Слава Богу, ради сохранности витражей, что мальчики были слишком малы, чтобы лепить твердые и тяжелые снежки, но им удалось соорудить кривобокого снеговика, а Грейс-Энн пришлось поднимать ему голову. Она не стала наряжать снеговика в свою старую черную шляпку, как предположил кузен Лиланд – ведь любой прихожанин в это рождественское утро мог выглянуть из окон церкви и узнать этот предмет. И, кроме того, этот головной убор нужен ей для подобного утра, так как Грейс-Энн не хотелось портить новую атласную шляпку во время детских игр. Вместо этого она смастерила веселый венок в виде короны из остролиста и плюща и разрезала несколько звезд из фольги, чтобы сделать глаза и нос. Учитывая большой красный бант, повязанный вокруг его шеи, снеговик выглядел таким же счастливым, как и сама Грейс-Энн – даже несмотря на то, что она была в старом черном платье.