— Резонно, — одобрил старший. — И что вы решили?
— С помощью инверсатора времени, — молодой ученый показал на огромный цилиндр в глубине лаборатории, — решил как бы протащить зонд перед его овеществлением через тысячелетие, через психику сапиенсов разных стран и поколений. Зонд, этот неосязаемый сгусток, словно соучаствовал в их жизни. Это и были фазы насыщения глубин психики родовой памятью предков. Зонд овеществился, то есть родился там с унаследованным подсознанием, как и полагается полноценному аборигену планеты. Наш разведчик должен чувствовать себя сыном того мира, а не странным чужаком, непонятным пришельцем. К тому же нам интересно знать историю планеты через живое восприятие ее участников…
“Голгофа… — мысли, обрушившиеся лавиной, путались в голове Иисуса. — Вот она, Голгофа… Рационалистическое распятие”.
Сознание Иисуса временами заволакивало туманом. Весь дальнейший разговор в лаборатории он понимал с трудом.
— А не унес ли зонд частицу прежнего Дайра… в глубинах психики?
— Неизбежно… Но в далеких глубинах. Это не должно помешать…
— А он полностью вышел из-под нашего контроля?
— К сожалению… Адекватное воплощение предполагает некоторую свободу воли. Мы немного отпустили… на время, а он высвободился полностью… Связь утеряна.
— Стало быть, он может не вернуться?
— Трудно сказать… Сейчас по летосчислению той планеты ему тридцать с лишним лет. Для нашего опыта вполне достаточно… Но вернется ли? Луч связи все время меняет амплитуду, продолжает нащупывать.
— Постойте! — встревоженно воскликнул кто-то. — Если вышел из-под контроля, то полностью высвободилась способность Дайра воздействовать на пространственно-временную метрику! И вообще на окружающий мир! А не натворит ли он там бед?
— Исключено полностью… Только на благо другим сапиенсам… Дайр унес не только наше могущество, но и ограничение…
— Постойте! — Иисус услышал все тот же встревоженный голос. — Выход из-под контроля может сопровождаться отклонениями, даже расстройствами психики.
— К сожалению… — молодой ученый с четким профилем, сидевший вблизи Иисуса, нахмурился. — К сожалению, так оно и случилось. Наш разведчик ведет себя сейчас несколько странно, не как рядовой абориген той планеты.
— То есть? — добродушно улыбнулся старший, догадываясь, видимо, какой будет ответ.
И молодой ученый, перед которым Иисус чувствовал сейчас в чем-то виноватым, смущенно заговорил:
— Видите ли… По условиям опыта зонд воплотился в рядового, среднестатистического сапиенса… Со всеми достоинствами и недостатками. Наш сапиенс-разведчик неглуп и добр, но заносчив и тщеславен невероятно… Повторяю: луч связи нарушен, и мы не можем корректировать поведение, удерживать от эксцессов.
— Ближе к делу, — старший снова улыбнулся. — Говорите. Тут вашей вины нет.
— Видите ли… Унаследованная от нас способность воздействовать на мир, управлять временем и пространством… А также тайна происхождения… Все это, видимо, натолкнуло сапиенса на мысль, что он вовсе не рядовой, не такой, как все, что он всемогущий творец сущего.
— То есть Бог! — рассмеялся старший. — Так я и знал. Разумные обитатели планеты, вероятно, еще не все вышли из стадии религиозного сознания.
“Голгофа, мое распятие…” — голова Иисуса полнилась гулом, мысли путались.
— К тому же, — подсказал кто-то из сидящих в лаборатории, — аборигены планеты обладают не очень устойчивой психикой. Они слишком эмоциональны.
— Да, эмоциональность тоже сыграла роль, — согласился молодой ученый. — Наш зонд, этот клубок высокоорганизованной, но мертвой структуры воплотился в живой организм. Совершил как бы прыжок из небытия. Получив неожиданный дар — жизнь, не имеющую корней в органической истории планеты, наш сапиенс от радости бытия ошалел…
Словечко “ошалел” подействовало на Иисуса как удар. Верно, отметил он, грубовато, но верно…
Иисус чувствовал, что сознание его, оглушенное увиденным и услышанным, начинает погружаться в какую-то мглу. Призрачное пребывание Иисуса в том, “потустороннем” мире будто таяло, его тень на экране рассасывалась…
В это время старший случайно взглянул на экран, и седые брови его подскочили вверх.
— Я вижу на экране позитронную вибрацию. Уж не нащупал ли универсал, — старший добродушно усмехнулся. — Не отыскал ли он нашего ускользнувшего из-под контроля Бога?
Молодой ученый живо повернулся лицом к экрану и воскликнул:
— Так это же сеанс связи! Связь!.. Пока зыбкая. Он слышит и видит нас… Он понимает!
На этом все оборвалось. Черная завеса упала, скрыв “потусторонний” мир. Иисус потерял сознание.
Очнулся глубокой ночью. Страшно оставаться в непроницаемой тьме, напоминающей черное небытие, из которого он якобы возник. Иисус разжег костер и просидел перед ним до рассвета.
О многом передумал Иисус за ночь. В его волосы вплелись первые серебряные нити. Нелегко было расставаться с ослепительной идеей Бога. В конце концов он расстался с ней без особого сожаления. Бог стал атеистом.
“Так вот она, Голгофа, рационалистическое распятие, — с каким-то мстительным наслаждением думал Иисус. — Так мне и надо. Зарвавшийся мальчишка, ошалевший от радости земного бытия и всемогущества”.
Дальше его ждали еще более горькие муки — своего рода нравственная Голгофа. Сейчас, когда Иисус все знал и когда восстановился луч связи, он способен вернуться. Стоило лишь мысленно пожелать. Но нет, просто так уйти в свою “божественную трансценденцию” Иисус уже не мог. Это походило бы на трусливое бегство нашкодившего школьника. Он, инопланетный пришелец, вжился в земного человека, стал сыном Земли. Он любил Землю как свою родину и сейчас чувствовал тяжкую ношу моральной ответственности перед человечеством за все, что он натворил. “Заварил кашу”, — с едкой горечью вспомнил Иисус слова Саврасова. Метко сказано. Всю эту нелепую историю со вторым пришествием надо как-то достойно и вразумительно завершить.
Но как? Лучше всего вновь явиться народу, сбросив шутовское обличие Бога. Явиться, так сказать, с повинной. Пророчество Саврасова, быть может чисто случайное, сбывалось. Но прийти надо сначала к одному человеку.
Тяжко, невыносимо стыдно было это сделать. Весь день Иисус боролся с собой. Он то сидел у костра, пошевеливая угли, то стоял у шумящего горного потока. Покоя нигде не находил.
Уход на рассвете
Поздним осенним вечером, когда на улицах Москвы гулял пронизывающий северный ветер с первыми хлопьями снега, в квартире Саврасова зазвенел звонок. Жена Саврасова открыла дверь и отступила назад. Перед ней стоял, зябко кутаясь во что-то похожее на синий плащ, странный человек, обутый в сандалии на босую ногу. Опомнившись, она крикнула в полуотворенную дверь, из которой лился в прихожую зеленый свет:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});