Дело в том, что господин Катранджи не признавал не только еврейских, но и арабских прав на Палестину, а считал ее своей незаконно экспроприированной собственностью. Поскольку его дед и дед его деда являлись ее потомственными владетельными пашами, чьи вечные и неоспоримые права были в последний раз подтверждены султаном Абдул–Меджидом после подавления мятежа египетского паши Мухаммеда–Али в 1841 году. К сожалению, отец Ибрагима, сначала по малолетству, а потом по случаю поражения Турции в Мировой войне и распада империи не сумел вступить в свои законные права.
Естественно, как человек умный и реалистически мыслящий, тем более занятый успешным, охватывающим Азию, Африку и проникающим на территорию ТАОС[24] бизнесом, он до последнего времени относился к своим ленным правам с известной долей иронии, но и не забывал о них.
Палестинцев же, вообще арабов и иных экстремистов от Тибета до Техаса поддерживал и финансировал просто потому, что очень удобно иметь в друзьях и клиентах вооруженных и хорошо организованных людей, способных между делом проводить по заказу господина Катранджи операции даже и фронтового масштаба.
Потребуется свергнуть президента какого–нибудь Цейлона, установившего запретительные пошлины на ввоз производимых Ибрагимом–эффенди товаров, — всегда можно натравить на него тысяч пять озлобленных и голодных «тамильских тигров». Возникнет необходимость слегка изменить направление морских перевозок между Японией и Индией — к услугам малайские пираты. И так далее.
И когда до него дошла информация, что один из финансируемых им «сумасшедших изобретателей» придумал штуку, способную уничтожить без следа любое количество людей, его это заинтересовало. Сначала чисто теоретически. Он со своими двумя высшими образованиями и обостренным интересом ко всему новому просто захотел выяснить, как такое возможно. Тем более, в способности изобретателя находить неожиданные и парадоксальные решения он уже убеждался не раз.
Демонстрация, произведенная с помощью модели, питающейся от двух автомобильных аккумуляторов, убедила его настолько, что Катранджи без торга выделил под дальнейшие эксперименты два миллиона золотых рублей под небрежное честное слово, что рабочий образец будет готов не позднее чем через год.
Изобретатель не обманул. Изделие было готово, и единственным его минусом было то, что применить его можно было только единожды, почему и предварительное испытание проводить нерационально. А так, конечно, Ибрагим вполне готов был посмотреть на ожидаемый эффект где–нибудь в Центральной Африке. Просто жаль было терять целый год, чтобы получить два экземпляра устройства. Да и привлекать излишнее внимание мирового сообщества не следовало. Что бесследное исчезновение миллионов человек такое внимание привлечет — несомненно. И трудно сказать, какие породит последствия.
Акцию было решено осуществить сразу «по месту». Катранджи считал, что он ничем не рискует, но все же пообещал инженеру самую мучительную из возможных смертей, если что–нибудь выйдет не так.
Замысел операции был прост до гениальности. Перебросить изделие в точно вычисленную точку на территории Израиля и привести его в действие. Как только желаемый эффект будет достигнут, Ибрагим намеревался высадиться в Тель–Авиве или Хайфе с десантом из нескольких тысяч верных лично ему и хорошо вооруженных потомков черкесов–мамелюков (род Катранджи, несмотря на турецкую фамилию, происходил как раз из них и до сих пор пользовался огромным авторитетом среди адыгов всего мира) и объявить себя законным пашой Палестины и всех отныне «свободных» территорий.
Интервенции со стороны арабских стран он не боялся, имелись соответствующие рычаги, а с правительствами России, Германии и прочих стран ТАОС надеялся договориться. Где добром, а где и угрозой нового, еще более масштабного применения «Гнева».
Пока, увы, вышло не совсем то, что намечалось. Правда, не по вине изобретателя. Кто же мог знать, что отряд смертников шейха Муслима напорется прямо на русскую заставу. И не сумеет прорваться вовремя.
Миллиардер не знал подлинного механизма процесса, но изобретатель настаивал, что включить устройство следует в точно вычисленное время и в нужном месте, с точностью до километра.
Нехорошо получилось.
— А вот скажите, — обратился Катранджи к четвертому из гостей, который до сих пор молчал, лениво жуя вяленые финики, — на самом деле сабля уважаемого шейха–шахида — настолько священный предмет, что весь мусульманский мир не пожалеет ни времени, ни средств, чтобы найти ее и возвратить? Я слышал даже, что по этому поводу идут разговоры об объявлении очередного джихада…
— Не хочу оскорблять ничьих чувств, но, по мнению совета улемов, если упомянутая сабля и представляет интерес, то только антикварный. А священной реликвией является лишь для одной из исмаилитских сект, «местночтимой», как говорится. Обожествление же материального предмета, за исключением общепризнанных святынь, как, например, Кааба, вообще является грехом и ересью.
По усвоенной среди русских привычке Катранджи чуть не выругался известным способом. Получается, что и здесь он допустил ошибку.
— Очень хорошо, достопочтенный Фатх–Али. Только я убедительнейше вас прошу никому больше не говорить того, что вы мне только что со столь исчерпывающей полнотой разъяснили. По крайней мере в течение ближайшего полугода.
— Почему? — не понял тот.
— А вот это уже мое дело. Просьбу я высказал, ваше дело — удовлетворить ее или прямо отказать. Так как?
Угроза в словах миллиардера звучала настолько неприкрытая, что Фатх–Али несколько даже съежился.
— Конечно, конечно, достопочтенный. Ни один человек больше не услышит от меня ни одного слова об этой святыне.
…Несколько позже Ибрагим, пожелав прогуляться по палубе, поскольку уже наступала предвечерняя прохлада, январь все–таки, а не июль, жестом указал поляку следовать за собой. Поднялся на кормовой мостик. На юго–востоке, над горлом Ормузского пролива, собирались тучи. Возможен шторм. Хотя даже сильный шторм не слишком страшен большой яхте, может быть, лучше выйти в открытое море? Надо спросить капитана.
— Ну что, Станислав–бей? — Турок обратился к поляку по–русски. Скорее всего с целью издевки. Катранджи ведь ничего не делал зря. — Снова вы проиграли? Снова поставили не на ту карту. Я понимаю, для того чтобы самоутвердиться среди нас, вы долго пытались выглядеть еще большим мусульманином, чем мы, но теперь это уже ни к чему. Боюсь, что очень надолго. Теперь я гораздо лучше вас пойму, если вы станете великорусским шовинистом… Это ведь совсем не трудно. Зато — светское общество близких вам по культуре людей. Возможность сделать отличную карьеру, служа тому государству, которое вы так страстно мечтали разрушить. Особенно если сумеете подтвердить в российском департаменте геральдики свое древнее шляхетство. Тогда и при дворе Великого князя у вас появятся кое–какие шансы. И без риска лишиться всего, в том числе и головы, ради очередной химеры.
Вот когда я жил в Берлине, я на самом деле жалел, что не являюсь немцем по крови. Но вам разве что–нибудь мешает остаться славянином?
— Простите, эфенди, я бы не хотел говорить на эту тему. В остальном же… — Станислав ответил турку по–немецки.
— Нет, мы будем говорить именно на эту тему! — вновь по–русски, уже резче возразил Катранджи. — Поскольку теперь вы можете надеяться только на меня. Либо вы вместе со всей вашей организацией будете служить мне, а не своей дурацкой идее, либо я задумаюсь, оправданно ли вообще ваше потерявшее смысл существование. Что вы на это скажете?
— Ваши доводы неопровержимы, к сожалению, — стараясь сохранить лицо, ответил Станислав с иронической усмешкой, причем было непонятно, к чему и кому она относится. — И божьи мельницы мелют медленно, но верно. Возможно, помогая вам, я тем самым все же буду приближаться и к своей цели.
— Не помогая мне, а работая на меня. Я нанимаю вас, разумеется, за хорошую плату. Кстати, сколько, вы говорили, в вашей организации «збройников»?
— Более двадцати тысяч, эфенди.
— Ясно. Значит, человек на сто реально можно рассчитывать. Так вот — вам придется поехать в Россию. К сожалению, мы упустили двух русских офицеров здесь, придется поискать их там. И саблю. Обязательно найдите мне этих офицеров и саблю. В средствах можете не стесняться. В обоих смыслах. — Катранджи помолчал, глядя на все мрачнеющий горизонт, потом добавил: — Но и лишнего брать не нужно. Отчет с вас я рано или поздно потребую. Да и вообще, раз вы так сроднились с Востоком, — миллиардер добродушно растянул толстые губы в улыбке, — советую не забывать здешнюю поговорку: «Ид–диния зай хъяра — йом фи–идак, йом фи–тизак»[25]… Вам перевести?