любовь тоже глупая, как и эти фильмы.
Двадцать четвертого декабря администрация проводила в баторе новогодний корпоратив. Это мероприятие было ежегодным: директор, завучи, завхозы, воспитатели и нянечки устраивали застолье в баторской столовой, пили, танцевали и сотрясали музыкой весь первый этаж. Нам в эти моменты следовало лежать в своих кроватях, мирно посапывая, но мы всегда нарушали эти правила, потому что в корпоративный вечер были предоставлены сами себе. Конечно, вместо сна мы всю ночь смотрели телик в игровой, а на утро, если кто-то и обнаруживал нас заснувшими в креслах, а не в своих кроватях, все обходилось без ругани и рукоприкладства: от алкоголя воспиталки становились размякшими и подобревшими.
В тот день, еще во время полдника в столовой, Баха, проходя мимо, хлопнул меня по плечу и глумливо сказал:
– Что, не забирают тебя твои американцы?
Я дернулся, смахивая его руку, и вяло огрызнулся:
– С чего ты взял?
– Из новостей, – хихикнул он.
– В смысле?
Мне стало еще тревожней, чем было до этого. С чего вдруг про Анну и Бруно будут говорить в новостях? Такое случается, если кто-то умер, и не абы как, а по-страшному – в терактах там или катастрофах. Неужели они?..
– В смысле?! – крикнул я удаляющейся спине Бахи, но он уже не оборачивался.
Остаток дня я провел в игровой в ожидании вечерних новостей. Пол подо мной слегка дрожал – на первом этаже включили музыку и, наверное, принялись сдвигать столы и украшать дождиком люстры в столовой.
Младшие ребята сидели на полу перед теликом и смотрели «В поисках Немо». Без пяти девять мне пришлось начать борьбу за пульт – десять пар рук вцепились в него одновременно со мной, мешая переключить канал.
– Он закончится через полчаса! – отпихивал меня писклявый восьмилетка.
– Ага, через полчаса и новости закончатся!
– Да зачем тебе они?!
– Там могут сказать про моих родителей!
– У тебя нет родителей, тупица!
Услышав это, я разозлился и начал раскидывать малышню – кого-то оттолкнул, некоторых пришлось стукнуть хорошенько, чтобы отцепились. Началась настоящая драка за пульт, и в этой кутерьме я едва успел нажать цифру «1», переключая на самый главный новостной канал.
Чьи-то пальцы выдирали мне волосы, а шестилетка заехал пяткой по подбородку, но я, лениво сдерживая удары и не позволяя забрать пульт (для этого я поднял его высоко над собой), вслушивался, что говорит ведущая.
«Главная новость последних дней: в России принят “закон Димы Яковлева”…»
«Землетрясения близ Сухуми…»
«Поезд сошел с рельсов в горах Швейцарии…»
– Мы щас на тебя пожалуемся! – пищали ребята, уже теряя надежду выиграть в этой борьбе. – Нам совсем чуть-чуть оставалось досмотреть!
– Да, пойдем на первый этаж и все расскажем!
Я слышал их голоса фоново, все мое внимание поглощала информация: никаких терактов, никаких катастроф, никаких убийств. Я начинал успокаиваться, но все-таки тревога не отпускала до конца: почему Баха говорил про новости? И ведь он прав – Анна и Бруно действительно ко мне давно не приезжали, а объяснений этому нет.
Ответ пришел ко мне сам.
Прошел анонс, успокоивший меня отсутствием каких-либо вестей о трагедиях и смертях, и, уже возвращая пульт ребятам, я вдруг услышал:
«21 декабря Госдума приняла в третьем окончательном чтении “закон Димы Яковлева”, который является ответом России на “акт Магнитского” и вводит запрет на усыновление российских детей гражданами США. Соглашение между…»
И тут пацаны переключили обратно на «В поисках Немо».
– Стой, назад! – с истеричной ноткой в голосе потребовал я.
– Ты че, издеваешься?! – снова взвыли они.
Я начал щелкать каналы обратно прямо на кнопках телевизора, а ребята, противясь мне, возвращали с помощью пульта «В поисках Немо».
– Потом досмотрите! – почти умоляюще сказал я. – Это вопрос жизни и смерти!
– Когда пото-о-ом! – ныли они.
– Вы не понимаете, что у меня от этого жизнь зависит? – искренне спросил я. – Вы что, не люди?
Этот мой неожиданный призыв к человечности почему-то сработал. Ворча и ругаясь, они все-таки перестали переключать каналы, но, конечно, буркнули свое условие:
– Только быстро!
Я отщелкал назад на новостной канал и слушал историю уже с середины. Мужчина в костюме (внизу подписали, что он депутат) рассказывал, что закон принят в пользу граждан России, которые должны иметь возможность усыновить российского ребенка, а ребенок, в свою очередь, не должен «продаваться» за рубеж.
Затем прозвучали выдержки из закона, много сложных слов: статья, субъекты, исполнительная власть, федеральный закон, но самые главные слова я понял: усыновление, граждане США и запрет.
Я, пятясь, медленно отошел от телевизора, не сводя глаз с лиц депутатов и чиновников. Одни сетовали на американцев, другие рассказывали, как хорошо заживут сироты в России без этих «жестоких усыновителей». Картинка начала расплываться у меня перед глазами.
Пацаны почему-то не спешили переключать обратно на мультики, а испуганно и выжидательно смотрели на меня.
В игровую ввалились Цапа и Баха, шумное появление вывело меня из оцепенения, и я посмотрел в их сторону. Глаза у меня были на мокром месте.
– Что, американец, послушал новости? – догадался Баха.
– Что это значит? – спросил я, надеясь, что все не так понял. Я ведь еще ребенок: мой детский мозг мало что может переварить.
– Это значит, что ты можешь попрощаться со своей Америкой, – хмыкнул Цапа.
Они прошли к телевизору, одним взглядом разогнали малышей по углам – и никаких драк за пульт.
– Нет, – выдохнул я сквозь слезы. – Это неправда.
– Это правда, – просто пожал плечами Баха, располагаясь в кресле.
Цапа, щелкая каналы, кивал, хлебая пиво из банки (вот что значит корпоративный день – делай что хочешь).
Я, отходя к дверям, упорно повторял:
– Нет, неправда. Вы не можете знать. Вы же в этом не разбираетесь. Вы не знаете, как это работает.
Цапа, откинув пульт, угрожающе пошел на меня.
– Тупо и несправедливо – вот как это работает, – с напором сказал он. – Всегда так. С твоего рождения и до самой смерти – только так и будет все работать. Смирись.
Он подошел так близко, что я почувствовал его пивное дыхание. Мотнув головой, смахивая злые слезы, я выкрикнул: «Нет!» – и выбежал из игровой.
Мне казалось, что это невозможно. Я полюбил Анну и Бруно, а они – меня, я жил с ними в Америке так, словно мы уже были одной семьей, разве может какой-то закон перечеркнуть теплые отношения, будто бы их и не было никогда? Так не бывает. Не бывает такой нечеловеческой силы, способной за одну ночь испортить ребенку всю оставшуюся жизнь. Это что-то из злых сказок, но мне не хотелось верить, что в моей стране могут оживать только они.
* * *
Мне было все