вырваться из-под гнета»[282]. Таким образом, в этой листовке французский император фактически обвинялся в угнетении собственных подданных.
Следом за этой прокламацией в той же рубрике был опубликован ответ «французских гренадеров» на эту листовку, обращенную к российским солдатам, авторство которой традиционно приписывается императору французов[283]. Ответ составлен вполне в духе сложившихся в предыдущие эпохи стереотипов. Наибольшее место в заметке отведено характеристике военного положения Российской империи. «Французские гренадеры» констатировали невысокие боевые качества русской армии: «Сегодня мы видим то, что видели всегда: вы бежите перед нами. Вы бежали еще в Швейцарии, вы бежали после Аустерлица (будучи счастливы тем, что вам дали вернуться на родину), вы бежали после Фридланда, и вы до сих пор бежите! Мы этого ждали, и нас это не удивляет»[284]. Кроме того, в статье отмечалось низкое качество командования в русской армии и в завершении статьи российских солдат, которым этот текст был адресован, прямо обвиняли в трусости: «Только трусы могут предлагать дезертирство» [285].
На протяжении войны пресса продолжала кампанию по дискредитации русской армии в глазах европейского общественного мнения, стараясь показать, что Россия не представляет собой военную угрозу. Газеты подчеркивали, что русские войска находятся в беспорядке и плохо управляются. Так, в конце августа Moniteur сообщала со ссылкой на прусские газеты, что Кутузов отказался принять командование над корпусом Витгенштейна, видя беспорядок, в котором находятся войска[286]. Подобное сообщение преследовало сразу две цели: показать, что один из самых известных в Европе русских военачальников не принимает участия в войне, а также подтвердить плохое состояние русской армии, что должно было породить надежду на скорое ее поражение.
Потери русской армии, согласно французским газетам, после каждого боя заметно превышали потери Великой армии. Так, после взятия Смоленска сообщалось, что один убитый француз приходился на 7–8 погибших русских[287]. В Бородинском сражении, по версии 18 бюллетеня, французы потеряли 2500 убитых, а русские – 12 00013 000 убитыми и еще 5000 пленными[288]. Общую численность потерь российской армии в битве 7 сентября французская пропаганда оценивала в 50 000 человек[289]. Впрочем, подобные преувеличения были широко распространены среди военных всех стран, и российское командование в этом отношении не отставало от французского[290].
После того как французы начали отступать, Moniteur продолжала дискредитировать русскую армию. Теперь газете необходимо было убедить читателей, что положение русских намного хуже, чем в Великой армии, и война по-прежнему идет в соответствии с планами императора Наполеона. Так, при описании Малоярославецкого сражения газета, как всегда, писала о больших потерях армии Кутузова, но специально указывала, что «среди убитых русских солдат много рекрутов, которые не прослужили и два месяца»[291]. Все передвижения Великой армии во второй период кампании назывались не иначе как «переходом на зимние квартиры», слово «отступление» не упоминалось.
После катастрофического поражения в России в 1812 г. французская пропаганда впервые за время правления Наполеона столкнулась с необходимостью объяснять поражение [292]. Но в этом отношении очень удачным оказалось то, что Наполеон первым признал его, когда в Европе, и тем более во Франции, еще не знали подробностей кампании в России, и хотя и понимали, что война идет не так, как хотелось бы, но как таковое поражение еще не стало очевидно. Поэтому версия Наполеона о том, что главной причиной проигрыша стал ужасный российский климат, была в целом принята обществом. Такое объяснение событий 1812 г. упрощало французам подготовку к новой кампании 1813 г., поскольку в этот раз боевые действия начинались в странах с более умеренным климатом, а главное в начале довольно продолжительного теплого сезона.
Поэтому французам было важно показать, что отступление из России сказалось на боевых качествах Великой армии не так уж и значительно. Например, описывая бои под Баутценом, Moniteur несколько раз подчеркнула, что новая французская кавалерия показала себя в боях очень хорошо и при равной численности всегда превосходит кавалерию противника[293]. В действительности после катастрофического похода 1812 г. французская кавалерия с трудом восстанавливалась и к середине 1813 г. заметно уступала по численности кавалерии противника, что, собственно, и не позволило Наполеону организовать полноценное преследование армии Барклая после победы под Баутценом.
Чтобы показать, что войска противника не так уж многочисленны, Moniteur заявила, что ландвер и ландштурм существуют только на страницах газет, по крайней мере в этой местности (окрестности Баутцена) его нет. Кроме того, местное население не поддается на предложения русских сжигать свои дома и разрушать свою страну[294]. Таким образом, Moniteur объясняла читателям, что в сражениях французы везде выигрывают, а применять скифскую тактику, как в России, у противника не получается.
Последняя попытка воспользоваться силой печатной пропаганды была предпринята императором французов во второй половине 1813 – январе-феврале 1814 г. До того как войска антифранцузской коалиции подошли к старым границам Франции, газеты публиковали множество воззваний, подписанных администрацией французских городов, с призывом защитить славные завоевания последних 20 лет, защитить все то, что было сделано путем героических усилий. И для защиты всех этих завоеваний жители, по уверениям местных властей, готовы пожертвовать жизнями своих сыновей, а также деньгами, если это потребуется [295]. Некоторые из этих писем сопровождались уверениями, что уже собрана некоторая сумма денег: так, небольшой городок Провен под Парижем пожертвовал 6000 франков[296]. На рубеже 1813–1814 гг. Наполеон требовал от министерства полиции публиковать в первую очередь сведения о храбрости своих воинов, о жестокости солдат союзников, цитировать письма очевидцев, чтобы вся Франция поднялась против завоевателей. Сообщения с границ империи должны были подать образцы патриотизма местного населения, достоинств французского воинства и варварской жестокости войск союзников. Например, в декабре 1813 г. из Кольмара сообщали: «В нашем краю принимают французских солдат словно родных братьев и стараются удовлетворить все их потребности. Повсюду их продвижение отмечено прекрасной дисциплиной. Но того же нельзя сказать о наших врагах. К несчастью, подтверждаются сведения о том, что эти армии очень плохо снабжаются и в нескольких местечках они уже совершили ряд ужасных вещей. Несчастная коммуна Сент-Круа (в 2 лье отсюда) в полной мере испытала на себе их звериную ярость. Баварцы здесь отличились жесткостями, они вместе с казаками грабили дома, унося все, что могли унести, истязали мужчин, насиловали женщин и т. д.»[297].
Между тем союзники предпринимали откровенные «идеологические диверсии». Так, в начале января 1814 ^.Journal de Paris сообщала, что декларация союзных монархов от 1 декабря, адресованная французскому народу, напечатанная в Gazette de Francfort 6 числа того же месяца, была специально разбросана в большом количестве прямо на французских рубежах, к тому же многие французские читатели