к выводу, что где-то спрятано нечто ценное. Где оно спрятано – он определил. Но выяснилось, что каменную плиту над сокровищем в одиночку не сдвинуть. Что же делать? Призвать на помощь кого-то со стороны было нельзя: даже если бы нашелся надежный пособник, пришлось бы отпирать наружные двери – с огромным риском разоблачения. Проще всего было заручиться содействием домочадца. К кому мог бы обратиться Брантон? К девушке, когда-то ему преданной. Мужчина редко когда осознает, что женщина бесповоротно его разлюбила, даже если обращался с ней из рук вон гадко. Брантон, оказывая мелкие знаки внимания, постарался помириться с Рейчел Хауэллз, а потом склонил стать его сообщницей. Ночью они спустились в подвал, и вместе им удалось поднять плиту. До сих пор я следовал за ними, словно там присутствовал.
Для двоих – притом, что один из них женщина, – работа тяжелейшая. Мне и местному здоровяку-полисмену пришлось изрядно попотеть. Что могло им облегчить задачу? Вероятно, то же, что могло бы и мне. Встав с бочонка, я пристально осмотрел раскиданные там и сям деревяшки – и почти сразу наткнулся на искомое. Конец одного полена (около трех футов длиной) был явно расщеплен, а несколько других сплющены с боков, словно под сильным давлением. Очевидно, ночные посетители, стараясь приподнять плиту, просовывали поленья в щель, пока та не расширилась настолько, что через нее можно было пролезть; затем плиту подперли вертикальным поленом, которое под давлением расщепилось на нижнем конце, в месте упора. Пока что все мои предположения выглядели убедительно.
Но как теперь восстановить все перипетии полночной драмы? Ясно, что в углубление мог протиснуться только кто-то один, а именно Брантон. Девушке следовало дожидаться его наверху. Брантон отпер сундук и, вне сомнения, передал девушке его содержимое (иначе куда же оно девалось?), а потом… что же произошло потом?
А не вспыхнул ли внезапно ярким пламенем мстительный огонек, тлевший в страстной душе девушки кельтского рода, когда она увидела, что ее обидчик – причинивший, быть может, больше зла, нежели мы подозреваем, – находится всецело в ее власти? Случайно ли подломилась шаткая опора и каменная плита превратилась для Брантона в надгробие? Виновна ли Рейчел только в том, что умолчала о случившемся? Или же она, поддавшись порыву, толкнула полено и обрушила плиту на прежнее место? Как бы то ни было, но мне казалось, я воочию вижу эту девушку: вот она, прижав к груди драгоценный клад, летит вверх по винтовой лестнице, а в ушах ее – приглушенные крики и неистовые удары кулаков о каменную плиту, под которой задыхается ее неверный возлюбленный.
Этим и объяснялись наутро ее мертвенная бледность, нервное расстройство и приступы истерического хохота. Однако что хранилось в сундуке? Как она поступила с находкой? И что это было? Разумеется, древние железки и камушки, которые мой клиент выловил из пруда. Девушка при первой же возможности утопила там единственные улики своего преступления.
Минут двадцать я просидел неподвижно, обдумывая происшедшее. Масгрейв, белее мела, вглядывался в углубление, покачивая фонарь на весу.
«Это монеты времен Карла Первого, – сказал он, протягивая мне металлические кружочки, вынутые из сундука. – Как видите, в датировке „Обряда“ мы не ошиблись».
«Так, возможно, Карл Первый оставил для нас и еще кое-что! – воскликнул я, озаренный внезапной догадкой о значении первых двух вопросов документа. – Дайте-ка мне взглянуть на ваш недавний улов».
Мы поднялись с Масгрейвом в его кабинет, и он выложил передо мной содержимое мешка, извлеченного из воды. При виде этого вороха мне стало понятно, почему он посчитал находку совсем никчемной: металл потемнел почти дочерна, а камушки подернулись тусклым налетом. Я потер один из них о рукав, и он заискрился у меня на ладони. Металлические обломки имели форму двойного обруча, но были согнуты и скручены так, что потеряли первоначальную форму.
«Вам, несомненно, известно, – обратился я к Масгрейву, – что роялисты не прекратили сопротивления даже после гибели короля. Когда же им в итоге пришлось спасаться бегством, то более чем вероятно, что многие свои драгоценности они спрятали – в надежде вернуться за ними в более мирные времена».
«Мой пращур, сэр Ральф Масгрейв, был видным „кавалером“ и правой рукой Карла Второго во время его скитаний», – ответил мой друг.
«А, вот оно как! Что ж, тогда перед нами последнее недостающее звено. Должен вас поздравить. Вы обрели, хотя и при трагических обстоятельствах, реликвию, которая чрезвычайно ценна сама по себе, но еще и является величайшей исторической редкостью».
«Что же это такое?» – еле выговорил ошеломленный Масгрейв.
«Ни больше ни меньше, как древняя корона английских монархов».
«Корона?!»
«Именно. Припомните вопросы „Обряда“: „Кто этим владел?“ – „Тот, кто ушел“. Речь идет о казни Карла Первого. Далее: „Кто этим овладеет?“ – „Тот, кто придет“. Имеется в виду Карл Второй, чье пришествие предвидели уже тогда. Думаю, нет сомнений, что эта помятая и бесформенная корона венчала некогда головы царственных Стюартов».
«Но как же она оказалась в пруду?»
«А вот на этот вопрос с ходу не ответить».
Далее я последовательно обрисовал Масгрейву всю длинную череду предположений и доказательств. Когда я умолк, уже сгустились сумерки и на небе ярко сияла луна.
«Почему же Карл Второй, вернувшись, не заполучил свою корону обратно?» – спросил Масгрейв, снова засовывая реликвию в полотняный мешок.
«О, на этот вопрос мы вряд ли когда-нибудь сумеем дать ответ. Скорее всего, хранивший тайну Масгрейв скончался до Реставрации и по оплошности передал наставление своему преемнику, не пояснив заложенного в нем смысла. С тех пор документ переходил от отца к сыну, пока наконец не попал в руки человеку, который раскрыл секрет, однако поплатился за свою дерзость жизнью».
Вот такова история, связанная с обрядом рода Масгрейвов, Ватсон. Корона хранится в Херлстоне, хотя нынешним владельцам поместья пришлось изрядно помыкаться по судам и выплатить солидную сумму за право оставить ее у себя. Уверен, что, если вы назовете мое имя, они с удовольствием покажут вам эту реликвию. Что касается Рейчел Хауэллз, то о ней больше ничего не было слышно. По всей вероятности, она покинула Англию и унесла в заморские края память о своем преступлении.
Райгейтские сквайры
Весной 1887 года моему другу Шерлоку Холмсу пришлось работать чрезвычайно напряженно, отчего его здоровье расстроилось и на восстановление сил потребовалось время. Вся история с Нидерландско-Суматранской компанией и грандиозными махинациями барона Мопертюи не успела еще стереться из памяти публики, к тому же она слишком тесно связана с вопросами политики и финансов, и я не решаюсь включить ее в свои записки. Между тем она косвенным путем привела моего друга к необычному и очень непростому расследованию, в ходе которого он доказал действенность нового оружия борьбы с преступностью