вызывавшее сейчас мучительную жажду рисовать, когда-то лишило меня возможности серьезно заняться живописью.
Мирок, в котором я живу, прекрасен. Остров наполнен теплом, не имеющим никакого отношения к солнцу. Трудно объяснить, но это ощущение тепла приносят разные вещи: утренние приветствия соседей; аромат пелау[20] на плите; то, как незнакомые до сегодняшнего дня Эйден и Маноло запросто болтают о своем прошлом и общих знакомых; то, как морская поездка и кристально чистые небеса над головой отвлекают, хоть и совсем ненадолго, от мыслей о разбитом сердце.
Этот остров не идеален. Идеальным раем его называют только те, кто здесь не живет. Он не лишен недостатков и изолирован. Но это – мой дом. Единственное место, какое я когда-либо знала. И вероятно, другого уже не узнаю. Он всегда в моем сердце. Даже когда я мечтаю о чем-то другом.
* * *
К нашему возвращению на Пиджен-пойнт пляж уже стал многолюдным: на песке загорали отдыхающие, ждали своего тура пассажиры. Наш катер остановился на мелководье, и мы сошли с него один за другим.
Мне помогал Маноло, и я спустилась в воду, стараясь не обрызгать его.
– Спасибо, – поблагодарила, отпустив его руку. – Не забудь принести свои новые визитки. Можешь оставить их на ресепшене, когда придешь сегодня на вечеринку.
– Обязательно, Леди-босс, – ответил он.
Я побрела по воде, подняв, чтобы не намочить, сумку и полотенце.
– До вечера! – крикнула я Маноло.
Отойдя подальше от кромки воды, опустила на сухой песок сумку, распустила волосы и вытерла их полотенцем.
– Эй! Никто ничего не забыл? – спросил с катера Эйден.
Ему никто не ответил.
Так как больше вопросов не последовало, я предположила, что он со всем разобрался сам.
Встряхнув полотенце, накинула его себе на плечи и подняла взгляд. В этот момент Эйден спрыгнул с катера. Пока он шел к берегу, я снова поражалась тому, каким высоким и мускулистым он стал за эти два года. Я приложила ко лбу ладонь козырьком, будто защищая глаза от яркого солнца и бликов на воде, но на самом деле не хотела выглядеть как пялящаяся на Эйдена идиотка. В то время как Малёк превратил свое тело в живописный холст, Эйден превратил свое в манускрипт, заполнив его вытатуированными словами, стихами, цитатами. Мне хотелось прочесть каждую фразу, спросить, что они значат для него. Почему на его спине написано: «Произведение искусства не бывает завершенным. Только оставленным»[21], а от правого плеча к груди выведено: «без границ».
Эйден приблизился, и я узнала тубу в его руках.
– Твое? – Он встал передо мной, капая водой на песок. Протянул мне кисти.
– Спасибо. – Я взяла кисти, подняла с земли сумку и нарочито неспешно убрала в нее тубу, однако Эйден не уходил. Я выпрямилась и откинула волосы. – Что?
– Да мучает вопрос: кисти? Странный выбор для морской поездки. Вдвойне странный для той, кто заявляет, что она больше не рисует.
«Заявляет?» Он думает, я солгала?
– Почему в это так сложно поверить? Люди меняются, знаешь ли.
– Говорит девушка, расхаживающая с кистями.
– Они – не мои. То есть они мои. Но должны были стать подарком Оливии. Она от них отказалась.
– Так это Оливию я видел утром? Еще подумал, что девушка очень похожа на нее. Она не захотела поздороваться? – Он с сухим смешком почесал щеку. – Полагаю, нет. Оливия теперь, наверное, меня ненавидит.
«Из-за нас» осталось несказанным.
– Ничего подобного. – Я прижала сумку к груди. – С чего бы ей тебя ненавидеть? Ты не сделал ничего плохого.
Эйден застыл.
– Ты не…
– Эйден! – крикнул кто-то.
Мы повернулись в сторону кричавшего человека. О боже. Их все-таки узнали.
Я всем телом напряглась, наблюдая за идущим к нам парнем в футболке с логотипом «Туры Сладкий Лайм». Похоже, наш ровесник. Широкоплечий, с короткой стрижкой, переходящей в выбритый затылок.
– Ты вернулся и даже не позвонил мне? – подошел он, улыбаясь.
Губы Эйдена тоже растянулись в улыбке.
Так это друг, а не фанат.
Парни по-медвежьи обхватили друг друга, похлопав по спинам кулаками. По мне, так несколько болезненное объятие, но оба смеялись.
– Я пытался дозвониться, – отстранился Эйден. – Но у тебя изменился номер?
– У меня номер не менялся. Это у тебя он изменился. Я не отвечаю на незнакомые звонки. Мог бы оставить сообщение. Знаешь что… а, не важно. Здорово тебя снова видеть. Как ты? Как твоя музыка?
Эйден скривился, потирая затылок.
– Ну…
– Да шучу я! Всем рассказываю: «Я знаю того чувака из «Вакханалии»! Он таскал яблоки[22] из сада мисс Дэнби».
– Ничего я не таскал, – в тон ему ответил Эйден, рассмеявшись. – Это ты залезал на яблоню, а я лишь держал сумку открытой. Я не виноват, что фрукты сыпались туда сами.
– Ты познакомишь нас или как? – спросил Малёк, присоединившись к нам с ребятами.
– Это Даррен, – представил парня Эйден. – Мы вместе учились. Его мама обучала меня музыке.
– Пока он не отчалил в Америку, – закончил Даррен. – Никогда его не простим за это.
Пока остальные здоровались с ним, я держалась позади. Эйден рассказывал мне о нем, но мы никогда не встречались. Он один из самых старых друзей Эйдена. Судя по рассказам, их детские шалости заканчивались или кровью, соплями и слезами, или тем, что ребят гоняли кокосовыми метлами старушки. Если я слышала о Даррене, то скорее всего и он слышал обо мне.
Улыбка Даррена слегка померкла.
– Ты же знаешь, мама не простит тебя, если ты не зайдешь повидаться с ней. Она все еще считает тебя своим сыном.
– Даже не знаю… – Эйден обернулся на нас, его взгляд задержался на мне. – Я не один. Со мной друзья и…
– И что? – удивился Даррен. – Приводи всех! – Нам он добавил: – Разумеется, вы все приглашены. У нас достаточно комнат. – Он хлопнул Эйдена по плечу. – Или считаешь, что теперь слишком хорош для нас?
– Как будто это возможно, – отозвался Эйден. – Твоя мама – королева, и она это знает.
Даррен хохотнул.
– Она будет счастлива это слышать.
– Пацан! – заорал работник с катера «Сладкий Лайм». – Слушай, я не шучу. Тащи свою задницу сюда! Мы тебе платим не за тусы с друзьями!
– Иду! – Поморщившись, Даррен потрусил к катеру. – Позвони! – крикнул он Эйдену. – На этот раз я отвечу. Замутим что-нибудь.
– Хорошо. – Эйден помахал другу. На его губах застыла печальная улыбка, словно он только что дал обещание, которое вряд ли сможет сдержать.
* * *
После морской прогулки я пошла домой переодеться для пуншевой вечеринки. Собиралась надеть один из рабочих костюмов, но я ведь не работала. К тому