К тому же мне скоро возвращаться к Грейс. Ну почему ты из всех возможных мест для встречи выбрала Пиджен-пойнт? Он хоть и в пяти минутах езды от гриль-бара, но ты знаешь, как сложно здесь припарковаться?
Я поморщилась. Ну ладно, наверное, сейчас не самое подходящее время для встречи – когда у нее перерыв на обед, а у меня в любую минуту отчалит катер. Но мне в голову пришла идея, и захотелось ее осуществить. С тех пор как Оливия поступила в университет, мы все больше отдаляемся друг от друга. Знаю, это скорее моя вина, мне завидно. Мы должны были разделить эту мечту на двоих, а теперь подруга следует за ней в одиночестве. И ее вины в этом нет.
Уже некоторое время я пытаюсь придумать, как показать Оливии, что я поддерживаю ее. Что я счастлива за нее. И лишь вчера вечером придумала, как это сделать.
Это же так очевидно. Не знаю, почему не додумалась до этого раньше.
– Прости. Ты поймешь, что это стоило того, когда увидишь подарок.
– Посмотрим, – скрестила руки Оливия.
Я протянула ей тонкую черную тубу.
Подруга возвела глаза к небу, но с улыбкой приняла ее. Она открутила крышку, увидела набор кистей, и ее волнение уступило место недоумению.
– Что… – Оливия оглядела кисти. – Разве тебе их не папа купил?
– Папа. В прошлое Рождество. – Помню, как показывала их подруге, и ее глаза сияли от восхищения. – Они очень высокого качества. Я ни разу ими не пользовалась. Подумала, что ты можешь взять их с собой в Лондон.
Оливия перевела взгляд на меня.
– Это твои кисти.
– Были. Теперь они – твои.
– Но мне они не нужны. У меня есть свои.
– Да. – Ее реакция привела меня в замешательство. С каких пор ей не нравится получать подарки? – Эти кисти…
– Не мои.
– Мой подарок тебе. – Почему она злится? Я пытаюсь показать ей, что поддерживаю ее. Что не против ее отъезда. – Используй их. Иначе они просто будут лежать без дела.
– Тогда используй их сама.
– Ты же знаешь, что я не буду.
Оливия закрутила тубу и протянула мне.
– Забирай.
– Они твои…
– Забирай их, – процедила она сквозь стиснутые зубы.
Когда я не взяла их, она расцепила пальцы и дала тубе упасть на песок.
– Эй! – Я подняла кисти. – Что на тебя нашло? Чего ты злишься на меня?
– Я злюсь не на тебя. – Наглая ложь. – У меня дел по горло. Работа у Грейс. Подготовка к отъезду в университет. У меня нет времени на это.
– Ладно, чего ты. Прости. – Я успокаивающе подняла руки. – Не нужно было вытягивать тебя сейчас на встречу. Я могла подарить тебе кисти позже. Просто сегодня больше не было ни минуты свободной. И я правда хочу, чтобы эти кисти принадлежали тебе.
– Правда? – Испытующий взгляд Оливии заскользил по моему лицу. Ее злость потухла, голос смягчился. – Скажи честно, дело только лишь во мне или еще и в том, что ты хочешь избавиться от этих кистей?
– Что? – поразилась я. – Зачем мне избавляться от них?
– Не знаю, Рейна. Может, затем, что они тебя искушают? Лежат без дела, напоминая обо всем том, чем бы ты хотела заниматься, но убедила себя, что больше не имеешь на это права?
– Это не… – начала я и сглотнула. Мне трудно было выдержать взгляд подруги. – Какое это имеет значение? Я не собираюсь ими пользоваться, и точка. Мне жаль, что они просто лежат.
– Так не давай им залеживаться, – отрезала Оливия и громко вздохнула. – Хочешь бросить рисование? Ладно. Выкинь эти кисти на помойку, пусть пропадают – мне все равно. Я не могу тебя переубедить, но не хочу иметь к тому, что происходит, никакого отношения.
– Оливия…
– Наслаждайся экскурсией, Рейна, – бросила подруга, уходя.
Я провожала ее взглядом, пока она не повернула за угол и не скрылась из виду. Потом рассеянно стряхнула с тубы песок, чтобы та снова блестела и была как новенькая. Что теперь? Не ожидала, что подруга не примет подарок.
В нескольких футах от меня стояла черная урна. Можно выкинуть кисти. Какая разница, как я от них избавлюсь?
Но при мыли об этом сжалось сердце. Такие хорошие кисти. Жаль, их никто не использует.
Проходя мимо урны, я сунула тубу в сумку. Отдам кисти кому-нибудь другому. Тому, кто будет ими рисовать.
* * *
– Маноло[18] как туфля? – спросил Малёк спустя пару минут нашего морского путешествия.
Если честно, думала, спросит раньше.
Маноло – мужчина за шестьдесят, невысокий, с хорошо развитой мускулатурой, – раньше работал в «Плюмерии». Двадцать лет он был садовником гостиницы, а затем решил, что море любит больше, чем землю. Мама одолжила ему деньги на первый катер. С тех пор он купил еще четыре, и теперь «Туры Маноло» – самая известная туристическая компания на острове.
– Нет, – отозвался Маноло, не отрывая взгляда от горизонта. – Маноло как дизайнер.
Элиза засмеялась, снимая все это на камеру. Малёк показал ей язык. Она ответила ему тем же и пошла к друзьям на верхнюю палубу. Малёк, Пэм, Джейк, Кеша и я остались с Маноло на нижней.
Катер рассекал грозную чернильно-синюю гладь, ветер хлестал лицо. За нами оставался пенистый бурлящий хвост. Полоска пляжа позади уменьшалась, пока совсем не размылась вдали. Чем дальше мы удалялись от земли, тем чаще мелькали под огромными стеклянными панелями пола обитатели дикой природы. Я держала Кешу на коленях, показывая ей встречающихся время от времени маленьких серебристых рыбок. Пока интересного было мало, но и этого хватало для привлечения внимания малышки.
Я дышала соленым воздухом, и тугой узел внутри, завязавшийся после разговора с Оливией, стал ослабевать. Когда я в последний раз была на рифах? В десять? Одиннадцать? Печально, но я уже позабыла, каково это – иметь жизнь вне гостиницы. И хотя в настоящей компании меня кое-что не устраивало, в груди занималось радостное волнение. Сегодня, возможно, я действительно повеселюсь.
Малёк дремал, откинув голову на поручень и поставив ногу на скамейку. Длинные ресницы веером касались его щек.
Я поддела его стопу своей:
– Думала, уж кто-кто, а ты-то будешь в восторге от этой поездки.
Он открыл глаза. Несколько секунд смотрел на меня, словно что-то обдумывая. Потом сказал:
– Я в восторге. Просто от качки меня клонит в сон. Сразу вспоминаются скучнейшие вечеринки на яхте отца. До безобразия унылые. Спасался я тем, что прятался в каюте и спал.
– Для парня, не любящего море, ты выбрал странный псевдоним.
– Ты что! – Малёк порывисто прижал руку к груди, словно я ранила