Некоторые отечественные историки (и среди них В. О. Ключевский) весьма критически оценивают царствование Екатерины II. За внешнюю политику ей выставляют строгий счет, обвиняя в соучастии в разделах Польши. За внутреннюю судят еще суровее. «При Екатерине крепостное право превратилось в полную зависимость крепостных, ставших частной собственностью землевладельцев, не обусловливаемой и обязательной службой последних, которая была снята с дворянства,— резюмирует Ключевский.— Вот почему Екатерину можно назвать виновницей крепостного права не в том смысле, что она создала его, а в том, что это право при ней из колеблющегося факта, оправдываемого временными нуждами государства, превратилось в признанное законом право, ничем не оправдываемое» [43].
Но вот что любопытно. При восшествии на престол Екатерина не подтвердила Манифеста о вольности дворянства, поспешно объявленного ее незадачливым супругом 18 февраля 1762 гг. Манифест, освободивший дворянство от обязательной службы, не спас Петра III от ненависти гвардии, объединявшей в своих рядах цвет российского дворянства. Оскорбленное национальное чувство оказалось сильнее сословных привилегий. Екатерина выиграла борьбу со своим супругом не в последнюю очередь потому, что она возглавила широкое движение против антирусской политики Петра III, подчинившего интересы страны интересам прусского короля. Екатерина во время своего долгого царствования опирались на национальное чувство. В этом секрет ее поразительных внешнеполитических успехов и экономического процветания страны под ее скипетром.
Сложнее обстоит дело с оценкой ее внутренней политики. Созыв в 1768 г. законодательной комиссии, депутаты которой избирались всеми сословиями (кроме крепостного), сам знаменитый «Наказ», написанный Екатериной для комиссии, которая должна была выработать новое законодательство, принято считать чем-то вроде игры хитрой правительницы, пытавшейся якобы прикрыть просветительными идеями свою крепостническую сущность. Но вот, например, мнение современника Екатерины французского историка Ж. Кастера, выпустившего в 1799 г. в Париже трехтомную «Историю Екатерины II», наполненную резкими выпадами против политики России и лично против Северной Семирамиды. «Многие заседания комиссии далеко не были безмятежны. Начали говорить об освобождении крестьян. Многие тысячи их были готовы силою добыть то, чего они не могли ожидать от справедливости. Дворянство опасалось повсеместного восстания, в особенности убавления своего богатства. Некоторые дворяне уверяли, что готовы убить того, кто первый внесет предложение сделать крестьян свободными... Спор становился все более оживленным, опасались страшных последствий разногласия, и поэтому депутатов распустили домой» [44]. Благо, добавим мы, предлог был подходящий — объявление Турцией войны России.
Русский историк Г. В. Вернадский в своем небольшом исследовании «Императрица Екатерина II и законодательная комиссия 1767—1768 годов» показал, что «Наказ» Екатерины уже содержал мысли о вольных хлебопашцах на тех же самых правилах, которые были осуществлены полвека спустя внуком императрицы Александром I. Когда в мае 1768 г. депутат Г. С. Коробьин, за спиной которого, как считает Вернадский, стояла сама Екатерина, попытался на заседании Комиссии определить законом права крестьянской собственности на часть имения, а также размер податей в пользу помещика, он вызвал против себя бурю негодования. Особенно яростно нападал на Коробьина князь М. М. Щербатов, который по недоразумению (очевидно, за свою обличительную критику екатерининского царствования) считается у некоторых историков передовым деятелем эпохи. (На самом деле Щербатов стоял на крайних позициях крепостничества и доказывал, что только родовое дворянство должно обладать правом владения крепостными. Его речи вызвали возмущение служилого дворянства и купечества. Первые усмотрели ущемление своих прав, вторые требовали крепостных для себя. К ним присоединилось духовенство. Вот что услышала в ответ на свои мысли о необходимости ограничить крепостное право Екатерина. «Волна дворянского недовольства обрушилась на Комиссию и смыла ее,— пишет Вернадский. — Если бы Екатерина не распустила своего парламента, эта волна обратилась бы на нее самое» [45].
Сохранилась собственноручная записка императрицы, относящаяся ко времени заседаний Комиссии: «Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно, он не человек: но его скотом извольте признавать, что к немалой славе и человеколюбию от всего света нам приписано будет; все, что следует о рабе, есть следствие сего богоугодного положения и совершенно для скотины и скотиною делано» [46]. Эти слова — ответ императрицы князю Щербатову, называвшему крепостных «рабами». Как должна была действовать гениальная правительница, столкнувшаяся с жестокими реалиями своего времени? Разразившаяся вскоре пугачевщина с ее поголовным истреблением дворянства показала перспективу краха государства и утраты национальной независимости. Такие соседи России, как Турция, Крымское ханство, Швеция, Польша не преминули бы воспользоваться этой катастрофой и вогнать Россию по меньшей мере в границы Московского государства времен Василия III и первых лет царствования Ивана Грозного. В своем развитии страна была бы отброшена на многие десятилетия назад. О жертвах среди всех слоев населения говорить не приходится. Достаточно вспомнить пример крестьянской войны, бушевавшей в минской империи, в Китае, в середине XVII в. Гражданская война закончилась завоеванием страны манчжурскими захватчиками, террор которых против коренного населения достиг ужасающих размеров. Процветающие города были сметены с лица земли. По оценкам некоторых китайских историков из 50 миллионов жителей уцелела лишь десятая часть. На престоле утвердилась манчжурская династия. Китай был обречен на экономическое и культурное прозябание и стал легкой добычей колониальных держав. Недаром Екатерина, Вольтер, Гримм, Бибиков, Н.И. Панин и другие государственно мыслящие люди увидели в пугачевщине национальное бедствие и сравнивали ее со Смутным временем. Для всех здравомыслящих людей было ясно, что необходимы реформы. И правительство Екатерины вступает на путь реформ при активной внешней политике, обеспечивающей национальные интересы России: безопасность границ, свободу мореплавания и широких торговых связей со странами запада и востока.
Административные реформы — и прежде всего губернская — улучшили управление. Жалованная грамота дворянству, закрепив за первым сословием освобождение от обязательной службы, не только способствовала укреплению власти дворянства над крепостными, но стала важным шагом по пути создания гражданского общества. Дворянство активно привлекалось к местному управлению. Дворянские собрания с выборными предводителями (что само по себе было большим новшеством) способствовали росту политической культуры правящего класса. Отмена телесных наказаний оказала огромное влияние на воспитание чувства собственного достоинства. Через одно-два поколения дворянство дает таких гениев мировой культуры, как Пушкин. Одновременно с жалованной грамотой дворянству была издана жалованная грамота городам. Гильдейские граждане и мещане были освобождены от тяжелых казенных повинностей; было учреждено городское самоуправление. Вслед за дворянами были освобождены от телесных наказаний купцы первых двух гильдий. За ними последовало духовенство. Правительство и лично императрица выступили за отмену пыток, бывших старым и традиционным средством дознания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});