— Отец, — зарычал я вслух и схватив ключи от машины ринулся на улицу.
Ворвался в родительский дом сразу же зовя отца.
Мама прибежала на мой крик и ничего не понимая пыталась до меня докричаться.
— Что такое? Стас? Да в чем дело? — ходила за мной пока я обыскивал комнату за комнатой в огромном особняке.
Кабинет его оказался заперт, но там была абсолютная тишина.
— Где он, мама?
— Твой отец не приезжал еще. Скажи в чем дело?
— А в том, что он собственноручно отдал мою победу этому подонку, только бы меня вновь оставить не у дел. Ткнуть носом в то, что я якобы заигрался в любовь и стал невнимательным. Но это все он сделал нарочно, — орал как сумасшедший, сгорая от гнева.
А вот мама вдруг притихла.
— Ма?
— Может быть он не виновен, сынок? — тихо начинает.
— А вот эту ересь даже слушать не стану. Он делал так всегда. И не пытайся его обелить, не в этот раз.
— Но ты можешь ошибаться.
— Нет, не в этот раз. Папка с расчетами была дома. На столе и сейчас ее там нет. Я после приезда ее даже не трогал и как ты уже поняла не видел.
— Стас… — пытается что-то снова сказать, но я не даю.
— Нет, не защищай этого подонка.
— Я просто хочу, чтобы ты подумал еще раз.
— Мне не думать, а говорить надо и не с кем-нибудь, а с ним.
— Я знаю, что ты зол на него по многим причинам, но в этот раз, ты ошибаешься.
— Да ладно? А я вот в этом совершенно не уверен. И знаешь, не тебе рассуждать о правде и правильных решениях. Ты живешь с ним и терпишь его измены и не пойми что еще.
Я не нарочно ее обижал, но во мне сейчас говорил гнев, за который мне потом придется извиняться.
— На все имеются причины. Но тебе о них знать не нужно.
— Один и тот же ответ на протяжении нескольких лет. Можешь не повторять его снова, я давно запомнил. Ключ от дома есть у двух людей, и я сомневаюсь, что документы взяла Алиса…
— А почему нет? — врывается в наш диалог отец.
— Потому что ей это было ни к чему. А вот тебе еще какой резон. Так что не пытайся себя обелить.
— Из-за девки, ты пришел в мой дом, обвиняешь меня в том, что я тебя как-то там подставил, обидел мать и мнишь себя умником? А не кажется тебе, что ты слишком сильно доверился ей?
— Я…
— Ты, ты. Пришел тут, орешь на всех кругом который день. Самому не противно? Если бы я и сделал так, чтобы тебя зацепить и указать на то, что ты еще мелкий сопляк, то не отдавал бы прибыльные куски конкуренту. Это бизнес, и тут нет места подобным ошибкам. Щелкнуть тебя по носу я могу и другим способом, но не миллионами прибыли.
В его словах была правда, потому что отец свой бизнес холил и лелеял как говорится. И все же…
— Сын, — подается вперед мама, — послушай, я понимаю как это сложно, но я сама видела их…
Невыносимо было все это слушать, поэтому я развернулся чтобы уйти.
— А камеры ты смотрел? У тебя же стоит несколько штук на улице. Если это не девка, то поедем в полицию.
Дослушал его речь и не поворачиваясь вышел из дома.
Все смешалось. Правда стала ложью, ложь оказалась приправлена истиной. Но не было ничего, что помогало мне все принять.
Кажется, я просто отказывался верить.
Приехал к себе и долго ходил около ноутбука. Не хотелось увидеть подтверждение всего от чего я отмахивался, обвиняя во всем других, кроме Алисы. Но все-таки я залез в облачное хранилище и на третий день моего отъезда она приехала.
Внутри я камеры не ставил, поэтому спустя пару часов девушка вышла с чемоданом наружу. И черт его знает, была ли там папка. Я снова стал ее оправдывать тем, что не видел ее в руках или торчащей из сумки. Но промотав вперед все две недели больше никто так и не появился на пороге моего дома.
Во мне клубилась ярость. Злость. Гнев. Я был переполнен этим всем.
Я не мог поверить в эту правду. Я не видел в ней подлой предательницы, но слишком многое указывало именно на это. Не может обманывать весь мир, а она оставаться белой и пушистой. Все против нее, только сердце еще на что-то надеялось.
На часах уже слишком поздно, но мне так хотелось пойти прямо сейчас к ней и спросить обо всем. Вот только есть ли смысл?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я думал, что есть и поехал к ней на следующий день. Если и предстоит мне все узнать, то только сейчас. Приму правду и свалю из города к черту. Надоело все.
Алиса
Каким бывает опустошение? Насколько ты стираешься как личность в итоге? Где находится то самое дно?
Эти вопросы клубились темной мглой в голове раздражая и вытягивая последние силы.
Собралась потеплее одевшись, потому что август в конец разогнался и не давал тепла совершенно, поехала к сестренке.
За все эти дни пока убивалась о разбитом сердце совсем не было времени прийти к ней.
Пока ехала пыталась замазать синяки под глазами. Она уж точно сразу догадается что со мной случилось нечто плохое, плюс снова придется сдерживаться и не подавать вида о том, как сильно мне жаль ее. Тем более по моей вине.
Именно чувство вины давило на меня сильнее всего.
Вошла в стены больницы, поднялась на нужный этаж. Взяла необходимое «обмундирование» и вошла к ней.
— Привет, солнышко, — улыбнулась совершенно искренне.
Она, как и должна теперь всегда, лежала на спине полностью обездвиженная, скованная щитами. Ей нельзя шевелиться и создавать давление на позвоночник, иначе проклятый осколок сдвинется и принесет огромную боль, плюс повысит риск инвалидности на всю жизнь.
Она вымученно улыбнулась мне и пригладила свои волосы.
— Привет, давно тебя не было.
— Прости, немного забегалась с разными документами. Теперь я вся твоя.
— Ага, у тебя учеба на носу.
Этот факт оставался для меня пока что не решенным. Я же понимаю, что сейчас начнутся не лучшие времена. И возможно я встану перед выбором.
— Значит после нее. От меня не избавишься так просто. Яблоко хочешь? — вытаскиваю ее любимые Гренни смит.
— Ооо, ты знаешь, чем меня подбодрить.
Иду к раковине и мою все сразу, раскладывая их в корзинке.
Пока режу одно для удобства на дольки, Аня не сводит своих глаз с меня.
— Ну вот, готово, — улыбаюсь и подаю ей одну.
— Алис, — берет не яблоко, а мою руку в свою кисть, — что с тобой?
— В каком смысле? — улыбаюсь ей, ласково и нежно, как могла смотреть только на нее, с самого детства.
— Не нужно, ты вся бледная и обмазанная тоналкой под глазами. Что-то случилось?
— Анют, ну что могло случиться? — сажусь к ней, все-таки вручая ей яблоко. — Все по-старому.
— Ладно. Но я спросить хотела, на счет той операции моей, она дорогая, наверное, да?
— Ань. Вот что-что, но не нужно таких вопросов, серьезно.
— Я не стану отговаривать от радикальных мер, честно. Я ведь понимаю, что окажись в таком положении кто-то из вас почку отдала бы. Просто знать хочу.
— А ты уверена, что оно важно? Вдруг сдашься и скажешь, что не нужно и никакие операции потом не помогут тебя на ноги поставить.
— Вот еще. Я дура что ли? Жить хочу. Бегать хочу. Колись давай.
Тяжко вздыхаю, уступая ей.
— Дорого, там в долларах что-то не помню. Но я офигела, когда услышала.
— И что нам делать?
— В фонды ходила, квартиру разменяем.
— Понятно. Ну фонды обычно помогают хорошо, да?
— Помогут, — улыбаюсь ей, зная, что нам месяц ждать, потом еще сам сбор займет время.
— Долго мне так валяться?
— А… ну…
— Говори уже. Год, да?
— Нет, что ты. Я надеюсь, что пораньше. Ну там потом еще реабилитация будет. В любом случае будем верить, что не так долго.
— Если раньше, то я не против. А то настраивала себя на целый год таких мучений.
— Я тебе книг принесу.
— Жаль вы мне подарили ноутбук, а не планшет, там в одном куча книг была бы, а так держать по одной, а вдруг не понравится?
— Ну может тогда обменять его? Мы просто сейчас купить вряд ли сможем, — опускаю грустно голову, чувствуя, как саднит горло.