Читать интересную книгу Твое сердце принадлежит мне - Дин Кунц

– Пенелопа интересуется, будете ли вы обедать в семь, как обычно.

Он говорил про свою жену.

– Сегодня чуть позже. В восемь – идеальный вариант.

– Тогда в восемь, сэр, – он единожды кивнул, как и всегда, чуть поклонился и вышел, с прямой спиной, расправив плечи.

Хотя Райан не мог отказать Уинстону в эффективности и профессионализме, с которыми тот вел все дела и руководил обслуживающим персоналом, он полагал, что они с Пенелопой переигрывают, демонстрируя свое англичанство, начиная с выговора и манер и заканчивая маниакальной приверженностью к заведенному порядку, потому что на собственном опыте, работая в других домах, уяснили, что американцев-работодателей такое завораживает. Его же эта игра на публику иной раз раздражала, чаще веселила, и в итоге он пришел к выводу, что сможет и потерпеть, поскольку дело свое они знали превосходно и пользовались его полным доверием.

Получив новое сердце, прежде чем вернуться домой после восстановительного периода, он уволил Ли и Кей Тинг, а также их помощников. Каждый получил выходное пособие в размере двухгодичного жалованья, так что поводов для жалоб не возникало, плюс хвалебные рекомендательные письма, но не объяснение.

Доказательствами, что Тинги его предали, он не располагал, но не мог и полностью оправдать их, а ему хотелось вернуться домой с ощущением безопасности и покоя.

Уилсон Мотт представил ему настолько подробное досье об Уинстоне и Пенелопе Эмори (и других новых работниках), что у Райана сложилось ощущение, будто он знает их всех, как самого себя. Он никого из них не подозревал, и они не давали повода усомниться в их верности. Так что год прошел без единого инцидента.

И теперь, с кофе и пирожными под рукой, Райан вновь так углубился в роман Саманты, что потерял счет времени. Поднял голову, дочитав очередную главу, и увидел, что зимние сумерки начали отхватывать у дня те остатки света, которые еще не вобрали в себя дождь и туман.

Если бы он оторвался от книги на несколько минут позже, то не увидел бы одинокую фигуру на южной лужайке.

Поначалу подумал, что этот гость – тень, созданная туманом и сумерками, потому что фигурой он напоминал монаха в длинной рясе с капюшоном на голове, которого каким-то ветром занесло далеко-далеко от любого монастыря.

Но, присмотревшись, понял, что принял за рясу черный дождевик. А капюшон в тающем свете практически полностью скрывал лицо. Черты Райан различить не смог – только бледное пятно.

Гость (точнее, незваный гость) вроде бы смотрел на высокое, от пола до потолка окно, за которым в кресле и сидел Райан.

Когда он отложил книгу, поднялся, чтобы шагнуть к окну, фигура сдвинулась с места. И когда Райан добрался до окна, незваный гость уже исчез.

На южной лужайке под моросящим дождем перекатывались только волны тумана.

После целого года, в течение которого у него ни разу не появлялось повода для тревоги, Райан уже решил списать увиденное на игру света.

Но человек в дождевике появился вновь между трех гималайских кедров, которые напоминали гигантских монахов, участвующих в какой-то важной церемонии. Незваный гость вышел из-под деревьев и остановился, вновь глядя на высокое окно солярия.

За прошедшие минуту-другую свет еще заметнее померк, и лица незнакомца Райан не увидел вовсе, хотя тот и подошел на десять футов ближе.

Именно в тот момент, когда Райан осознал, что подвергает себя опасности, вот так стоя у окна, незнакомец развернулся и двинулся прочь от дома, очень плавно, словно не шагал, а скользил по траве, сотканный из того же тумана, только более темного.

Сумерки, поддерживаемые дождем и туманом, быстро перешли в ночь. Незваный гость более не появился.

Садовники получали полное жалованье и за дождливые дни, пусть на работу не выходили. За исключением Генри Сорна, старшего садовника. Тот мог и прийти, чтобы проверить дренажную систему лужаек. В некоторых местах ее, случалось, забивали листья, и там лужайки подтапливались.

Но Райан определенно видел не Генри Сорна. Судя по грациозности, с какой перемещался незваный гость, плавности его движений, у Райана сложилось ощущение, что это женщина.

У него работали две женщины, Пенелопа Эмори и ее помощница, Джордана. Ни у одной не было причин появляться на лужайке, а насчет того, чтобы погулять в дождливый день… такая мысль просто не могла прийти в голову ни Пенелопе, ни Джордане.

Территорию окружала стена. Бронзовые ворота закрывались автоматически, как только их миновал автомобиль, и никак не могли остаться открытыми. Чтобы перелезть через стены или ворота, требовалось приложить немало усилий.

Электронные замки двух калиток открывались только из дома и с наружного пульта. Ворота на подъездной дорожке открывались еще и с помощью пульта дистанционного управления. За исключением сотрудников, Райан отдал такой пульт только одному человеку.

Стоя у окна солярия, не видя ничего, кроме своего отражения на зачерненном ночью стекле, Райан прошептал: «Саманта?»

* * *

После обеда Райан унес роман Сэм наверх, с намерением прочитать еще главу или две, прежде чем лечь спать, хотя сомневался, что даже при втором прочтении ее слова смогут убаюкать его.

Как обычно, Пенелопа ранее убрала покрывало и откинула одеяло в сторону. На прикроватной тумбочке горела лампа, и ему это нравилось.

На взбитых подушках лежал целлофановый мешочек, с горловиной, перевязанной красной ленточкой. Пенелопа не могла оставить вечернюю конфетку, а в мешочке лежали именно конфетки.

Не традиционные мятные леденцы или шоколадные конфеты «Годива», какие часто оставляли горничные на подушках в номере отеля. В мешочке лежали миниатюрные белые сердечки, с надписью красным на одной стороне, какие обычно продаются только перед Днем святого Валентина, до которого оставалось чуть меньше месяца.

В некотором недоумении Райан повертел хрустящий мешочек в руке. Заметил, что все конфетки одинаковые, и надпись на них одна и та же: «БУДЬ МОИМ».

Насколько он помнил, в мешочке обычно лежали конфетки с разными надписями: «ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», «МОЙ СЛАДКИЙ», «ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ» и другими.

Чтобы собрать в один мешочек одинаковые конфетки, требовалось купить несколько, выбрать из них конфетки с нужной надписью и сложить в один.

В ванной, сев перед зеркалом, он развязал ленточку, высыпал конфетки на черный гранит. На тех, что легли вверх лицевой стороной, увидел одну и ту же надпись.

Перевернул остальные, надпись не изменилась: «БУДЬ МОИМ».

Глядя на сердечки, числом больше сотни, Райан решил, что пробовать их не следует.

Ссыпал все конфетки в мешочек, скрутил горловину, перевязал ленточкой.

Этот подарок он мог получить по случаю первой годовщины пересадки сердца, но не сумел истолковать смысл этого послания из двух слов. Возможно, конфетки подарили ему от души.

Оторвав взгляд от мешочка, Райан посмотрел на свое отражение в зеркале. И не смог понять выражение собственного лица.

Глава 33

Он сидел в кровати, читал и читал, пока не закончил роман, уже в начале третьего утра, хотя и не собирался так долго бодрствовать.

Несколько минут смотрел на фотографию Саманты на задней стороне суперобложки. Конечно же, в жизни она была красивее.

Отложив книгу в сторону, Райан привалился спиной к подушкам.

В первые три месяца после операции побочные эффекты двадцати восьми препаратов доставляли ему определенные неудобства, а в двух или трех случаях серьезно обеспокоили. Но дозировку скорректировали, несколько препаратов заменили другими, и после этого процесс восстановления пошел так хорошо, что доктор Хобб называл Райана «моим суперпациентом».

По прошествии года никаких признаков отторжения не проявлялось: ни необъяснимой слабости, ни усталости, ни повышенной температуры, ни озноба или головокружения, ни поноса или рвоты.

Биопсия сердечной мышцы оставалась золотым стандартом при определении отторжения. Дважды за прошедший год Райан проходил эту процедуру. Оба раза патолог не нашел в представленных образцах никаких отклонений от нормы.

Для поддержания физической формы Райан много ходил, отмеривая милю за милей. В последние месяцы начал пользоваться велосипедным тренажером и поднимать тяжести.

Мышцы подтянулись, он чувствовал, что находится в неплохой форме.

Судя по достигнутым результатам, он относился к тому удачливому меньшинству, у кого при пересадке чужого сердца возникало не больше проблем, чем при переливании крови. Единственной серьезной медицинской проблемой оставалась повышенная восприимчивость к инфекционным болезням: в число принимаемых препаратов входили и те, что ослабляли иммунную систему.

Однако он ждал, что ситуация изменится, на место света придет тьма. Поскольку события, которые привели к трансплантации сердца, так и остались без концовки.