– Не понимаю, – покачал я головой, – мириады вселенных исчезают, и никто этого не видит?
– А как может быть иначе? Ведь в оставшихся мирах не изменилось ничего. Есть основания считать, что различные сверхцивилизации постоянно редактируют мультиверс самым яростным образом – и воюют друг с другом именно так. Просто этого никто не замечает.
– Потому что все, кто мог бы это заметить, исчезают?
Карманников кивнул.
– Схлопываются. Остаются только миры, где были соблюдены приличия и можно увязать будущее с прошлым.
– Как же так, исчезло столько вселенных, а всем плевать… Не могу представить.
– Представить несложно, – ответил Карманников. – Я вам помогу. Случалось вам, читая за столом, уронить каплю жира на книжную страницу?
– Случалось многократно.
– Помните, как бывает – вы закрываете книгу, и пятно пропитывает несколько страниц, становясь все меньше и меньше, пока не исчезает совсем?
Я кивнул.
– Теперь представьте, что книга бесконечно большая, и все соседние страницы в ней очень друг на друга похожи. Поэтому листы, на которых проступило пятнышко, по содержанию разнятся крайне незначительно. Может, меняется какой-нибудь штришок. Если все такие страницы вырвать, чтобы слишком заметных пятен не было, книга останется почти той же самой. Даже если таких испорченных страниц миллиард.
– Может быть, книга останется той же самой для библиотекаря, – сказал я. – А если вы герой, описанный на вырванной странице?
– Если скорректировали именно вас, вы, конечно, исчезнете со всеми страницами, где были, – ответил Караманников. – А если нет, вы останетесь на тех страницах, куда пятно не дойдет – и, скорей всего, в том же самом виде. Книга меняется не для героя, потому что с ним все просто – он или есть, или его нет. Книга меняется как раз для библиотекаря.
– Этот библиотекарь – Всевидящий Глаз?
Карманников отрицательно покачал головой.
– Всевидящий Глаз – это единственный читатель.
– А кто тогда библиотекарь?
– Бородачи говорят, что в космосе есть одна очень особая раса, которая, так сказать, ведет счет всей игре. Она как бы хранит историю модификаций вселенной в своих… Э-э, как вам объяснить-то… Амбарных книгах, скажем так. В них каждое существо, да что там, каждый мельчайший атом описан сразу на множестве языков. Своего рода последний быкап, по которому Всевидящий Глаз сможет проследить и восстановить абсолютно все, если захочет… Вернее, если захочет кто-нибудь из тех, кто будет в это время служить ему главными мозгами.
– А кто эти библиотекари? – спросил я.
– Не знаю, – ответил Карманников. – Их называют «хранителями». Бородачи говорят, что их мир находится за пределами всех вселенных и неуничтожим, потому что состоит не из материи, а из чистого сознания. Поэтому объем хранящейся в нем информации не ограничен ничем.
– Вы же сами говорили, что материя – это информация.
– Да. Но информация – это не обязательно материя.
– У меня голова уже кружится, – сказал я. – И чем они занимаются, эти хранители?
– Они… Как бы сказать… Они фиксируют каждое изменение Вселенной. Иногда при этом возникают ошибки и опечатки. Их потом исправляют. Тоже иногда.
– Далеко до них лететь? – спросил я.
– Туда не летают, – ответил Карманников. – Как туда полетишь, если Вселенная – просто запись в их амбарной книге. Никакая экспедиция туда не доберется. Но, поскольку их природа – чистое сознание, в это пространство можно медитативно или фармакологически погружаться в индивидуальном порядке – и даже переписывать свой быкап. Говорят, это умели делать древние каббалисты. Но дорога туда ведет через предельный страх – желающих мало, хотя определенные исследования мы проводим. Впрочем, про это я тоже распространяться не могу…
* * *
Летательный аппарат впервые поднялся в воздух.
Произошло это на заре, когда я еще спал – и разбудил меня противный высокий звук, немного похожий на звон лесопилки. Только лесопилка эта не стояла на месте, а перемещалась за моим окном – словно бы огромный медный комар летел над утренним полем.
Быстро одевшись, я вышел из дома и побежал к взлетной полосе. Еще издалека я увидел самолет в небе – он походил на большого воздушного змея, парящего в воздухе. Но змей этот не опирался на ветер, а со звонким треском летел по небу сам – и выполнял довольно сложные маневры. Когда я приблизился к выровненной пустоши, летающая машина уже снизилась и коснулась колесами земли на другом ее конце – после чего покатилась прямо к нам.
Тут я заметил Капустина и Карманникова – они стояли неподалеку среди деревьев и вышли мне навстречу при моем появлении.
Капустин был в замечательном расположении духа и гладил свой живот, словно кота. Карманников походил на вдохновенного уличного музыканта – остатки волос стояли над его лысиной нимбом, а руки лежали на небольшой шарманке, подвешенной перед грудью. У шарманки были два маленьких рычажка, которых касались его пальцы.
Потом я увидел Пугачева. Он выглядел, как всегда, молодцевато, но немного странно из-за скрипичного футляра, висевшего на его плече. Еще нелепей выглядели стоящие рядом переодетые мужики с такими же в руках – целый струнный квартет.
Публика эта даже не знала, как правильно держать такой деликатный предмет: они то тискали его, как баба младенца, то водили тонкой частью футляра по сторонам, будто играющие в войну ребятишки, целящие во врага из веников и палок.
А потом Карманников тронул большим пальцем один из рычажков своей шарманки, и катящийся по пустоши летательный механизм повернул в нашу сторону. Я предположил, что таким хитрым способом Капустин подает сигналы сидящему в аппарате господину, плечи и голова которого были заметны над кабиной – а тот направляет машину куда указано.
Винт все еще крутился и звенел. Когда самолет подъехал к нам ближе и управляющий им человек сделался хорошо различим, я с изумлением понял, что вижу перед собой довольно грубо сделанную куклу.
В летательном аппарате не было никого живого!
– Так это вы всем управляете? – спросил я Карманникова.
Тот вопросительно посмотрел на Капустина, словно не зная, можно ли ответить на мой вопрос.
– Да, Маркиан Степанович, – сказал Капустин и многозначительно улыбнулся, – это мы всем управляем. Пришли к выводу, что так спокойнее. Вам надо будет просто сесть в гондолу вместо манекена, и все будет чики-чик.
Какое странное выражение. Чики-чик. Может, оно как-то связано со словом чекист? Любопытствовать, впрочем, неловко – они таких расспросов не выносят.
Я заметил, что Карманников стал тушеваться – теперь он старался избежать общения со мной, а в глазах его, когда он глядел на меня, появлялось что-то виноватое.
Наверно, он раскрыл мне слишком много секретов, и Капустин устроил ему выволочку.
* * *
Из города приезжали полицейские агенты – кто-то сделал донос, что над деревней летает воздушный шар с двумя нигилистами, которые играют на скрипке с волынкой.
Мне отнюдь не было смешно это слышать. Увы, наше понимание происходящих событий ограничено имеющимся житейским опытом, и сам я, наверное, подумал бы похожее, мельком увидев летящее в небе нечто и услышав издаваемый им неровный звук, с одной стороны высокий, а с другой тягучий… Почему нигилисты? Да уж понятно, что не двое городовых.
Капустин, надо сказать, уладил дело на редкость быстро. Представившись моим дядюшкой, он по-очереди отвел каждого из агентов в сторону и показал им свой фокус с монетами. Те оценили его искусство в полной мере.
Меня удивила опытность, проявленная им в этом деликатном вопросе – во-первых, он не позволил ни одному из агентов стать свидетелем того, как другой получает мзду, а во-вторых, уже подмазав их, он до самого последнего момента не терял вежливости и некоторого напускного подобострастия: истово крестился и клялся, что ежели нигилисты опустятся у нас во дворе, мы их свяжем, запрем в сарае и тотчас пошлем за начальством в город.
– А не боитесь ли вы, – спросил я, когда агенты ушли, – что полицейским чинам покажется подозрительной ваша щедрость?
– Какая же щедрость, – ответил Капустин, – я им дал по полтиннику. Нас серьезные историки готовили, цену вопросов знаем-с.
Опытный шинкарь и то не разрешил бы дела лучше. Ужели и в России будущего сохранятся все пороки нашего времени?
* * *
Вот вам, Елизавета Петровна, запись из моего дневника, показывающая, что я чувствовал накануне полета.
Завтра мне лететь. В полдень у моего дома соберутся зрители и специалисты по хронофотографической съемке, один из которых с новейшим аппаратом будет специально выписан из Лондона – чтобы грандиозное событие было надежно зафиксировано для истории и архивов.