Он морщится.
- Королевский венец сдавливает мне виски. Это невыносимо.
Молчу. Потом решаюсь на ещё один вопрос, раз Его величество, вроде бы, на них не сердится.
- Вы правда наводили справки обо мне? И… что узнали?
- Многое. Но слишком многое не узнал из того, что хотел бы. Ты расскажешь мне?
Смотрит так, будто хочет влезть мне в голову. Хорошо, что не может – потому что там сейчас такая путаница, что моя бедная голова готова взорваться.
- Рассказать? Вам? Обо мне? Но…
- И ещё – ты не могла бы подойти ближе? Так не совсем удобно разговаривать, не находишь? Хотел бы предложить тебе войти – но уверен, моего предложения ты не примешь.
- Что вы! – ахаю я. - Там полно народу везде. И как я мимо всех пойду к вам? И что скажу?
Только теперь спохватываюсь, что почему-то забыла отвергнуть сам факт того, что могла бы прийти к мужчине, пусть даже королю, в комнату и остаться там наедине. Понимаю с ужасом, что к нему – смогла бы. И пошла. И осталась. Кошмар какой. И что он теперь обо мне думает?
С опаской и немым вопросом смотрю ему в глаза – раз уж на всём безэмоционально-ровном лице только они со мной разговаривают в открытую… а там снова лукавые огни.
- Не обязательно было бы обходить кругом весь Замок. Я мог бы поднять тебя.
Вспыхиваю до корней волос.
- Не говорите глупости! Ой, простите, то есть, вы же король, вы не можете говорить глупости…
А он вдруг улыбается, и лицо его совершенно преображается с этой улыбкой. Как будто не улыбался уже целую вечность, и лицо забыло, как это делается. Я совершенно теряюсь от этого зрелища и в который раз на него залипаю.
- Почему ты считаешь это глупостью?
- Но я же тяжелая!
- Для меня – нет. Проверим?
- Ни за что!!
- Тогда остаётся один-единственный вариант. Ближе, Николь! Ты слишком далеко.
И продолжает улыбаться. А кто я такая, чтобы спорить с королями?
Вздыхаю и решаюсь.
Делаю ещё шаг. И ещё. Шипы роз тут же с готовностью отцепляются от моей юбки… и кажется, даже ветви колючих кустов расступаются, освобождая путь.
Подхожу вплотную к окну. Подоконник оказывается на уровне моей груди. Когда король опирается на него локтями вот так, подаваясь вперёд, наши лица на одном уровне. Глаза в глаза. Ужасно смущает.
И тьма сгущается за плечами. А свечи – это чересчур странная обстановка для официальных бесед. Солнце ушло, а в темноте слишком просто совершать глупости.
И розы вливаю отравленный яд мне в лёгкие. Потому что розы – они ведь про любовь. А мне нельзя.
Опускаю глаза, но легче не становится. Я чувствую взгляд, осторожно изучающий черты моего лица.
- Итак? – торопит меня его голос.
- С чего начать? Что вам интересно? – смущённо тереблю подол платья.
- О тебе? Всё. Начни с начала. Чья ты дочь, я уже знаю. Как ты оказалась в Обители Небесной Девы?
Вздрагиваю.
Сразу – и самый больной вопрос.
А голубые глаза смотрят серьёзно и ждут ответа. Как я оказалась?..
- Отец меня разменял как пешку в политической игре, - признание далось на удивление легко. С этим королем вообще легко оказалось вести задушевные разговоры. – Решил, что если продвинуть дочь в будущие настоятельницы, это повысит роль Тембриллии на Материке. Я была всего лишь заложницей этих игр.
- Прекрасно тебя понимаю.
- Вам не понять! Вы-то не пешка. Вы – король.
- Даже король – всего лишь фигура, которой играют. То, что у него есть самостоятельная воля изменить игру – лишь иллюзия.
Вскидываю взгляд. Хочется спорить с ним. Переубеждать. Не хочется слышать полынную горечь в его голосе.
- Нет никого выше, чем король! Разве может кто-то повелевать вами?
Его пальцы, вольготно лежавшие на подоконнике, сжимаются в кулак до побелевших костяшек.
- Королём повелевает долг, моя дорогая. И его веления могут быть подчас весьма жестоки.
Снова опускаю глаза. Сглатываю комок в горле. Ну да. Кто я такая, чтоб он меня слушал? Даже графа не стал. Кажется, Рональд пытался донести до этого упрямого короля то же самое. Что ему вовсе не обязательно жертвовать собственным счастьем ради всех. Он же такой молодой! Он может найти себе какую-нибудь девушку лучше, чем Сесиль. Которая будет его ценить по-настоящему. И по крайней мере, не станет искать себе никаких фаворитов.
- Дальше, Николь! – просит тихий голос над моей головой, совсем рядом.
И я сама не замечаю, как начинаю рассказывать.
О первых днях в Обители. О подругах и наставницах. О строгом расписании и красивых закатах, о слишком ранних подъёмах и упоительном запахе трав, которые собирала под небом Тембрилии. Он слушает и не перебивает. Меня ещё никогда так не слушали. И мне кажется, никогда ещё я не говорила так много.
Наверное, непривычка и сыграла со мной злую шутку.
Сама не поняла, как, но я доболталась до того, что рассказала, что меня даже сажали в Яму.
- Ой, - прикусываю язык, но уже поздно.
В голубых глазах – удивление. И любопытство.
- За что же?
Никакого осуждения или презрения не вижу, и это придает немного уверенности.
- За… чтение книг.
- Каких же? – снова удивляется Его величество.
И тут я понимаю, что настоящая засада – вот она. Вот сейчас я действительно влипла. Потому что ни за что в жизни не расскажу, каких. Но молчу, будто язык проглотила, и начинаю жутко краснеть под пытливым голубым взглядом.
Го-о-осподи… как я дошла до того, чтоб говорить с незнакомым мужчиной о таких вещах?!
Его взгляд полыхнул тщательно сдерживаемым весельем.
- Можешь не отвечать, я всё понял.
Это уже выше моих сил. Паника бьёт по нервам, я пытаюсь отвернуться и сбежать, только чтоб не проваливаться под землю от стыда… но моё запястье перехватывают, и на бешено частящий пульс ложится чуть шершавый палец.
- Подобные книги читать не преступление. Потому что они о самом прекрасном, что может происходить между мужчиной и женщиной.
Тон его голоса неуловимо меняется. В глухой бархатистой глубине для меня – целая вселенная, о которой я ничего не знаю. Чужая рука не отпускает, а биение моего сердца отдаётся пульсом в его кожу, как будто шепчет тихонько, о чём я думаю на самом деле, выдаёт все мои тайны.
– Да, я… говорила то же самое Всеблагой… что как может быть греховным то, от чего появляются… дети?
На последних словах мой голос куда-то совсем пропадает, в горле становится сухо. Поднимаю глаза медленно, и мы сцепляемся взглядами. В чёрном зрачке – моё отражение. Но себя не узнаю. Это какая-то другая девушка, точно. Настоящая я никогда бы не докатилась до того, чтобы обсуждать с мужчиной такие темы. Настоящая я бы сейчас сидела где-нибудь одна в комнате, плела кружева и страдала, а не сгорала под слишком пристальным и настойчивым взглядом голубых глаз. И не мечтала о том, как выглядел бы ребёнок с точно такими же.
12.4
12.4
Нельзя, Николь. Уймись, перестань, не трогай, уйди в сторону – это слишком, слишком больно.
Это неправильные мечты.
Это не твоё будущее.
Это не ты подаришь ему наследника с голубыми, как небо глазами.
Хочется кричать, но я молчу. Невыплаканные слёзы душат. Несказанные слова – жгут изнутри. А хуже всего то, что он не убирает руку, продлевая мою пытку.
- Мне жаль, что тебе пришлось испытать столько несправедливости, моя девочка, - тихо говорит король. Я не знаю, как ему это удаётся, но словами он словно гладит меня по голове. Опускаю голову, чтоб спрятать свои глупые чувства, не смотрю ему в лицо, но никуда не могу деться от звуков этого голоса.
А потом неожиданно добавляет:
- Но какова старая лицемерка!
Я удивляюсь и поднимаю глаза.
- Вы ведь знаете о ней правду? То, чем шантажировала её моя сестра, чтобы меня выпустили из Обители. Рональд так и не ответил. Не захотел говорить о ней за спиной.