– Что? – остолбенела от очередного испуга Даша. – Я не поняла, что надо сделать?
– Да воду разбавь чуть-чуть холодненькой! – пояснила ей торопливо Наташа, поливая на крутящееся тельце ребенка воду пригоршнями, – вон, ковшик в ведре, видишь?
– А-а-а… Понятно… – кинулась в угол к ведру Даша. – Сейчас, сейчас, разуполю…
– Да не шибко! Чуть-чуть налей! Да на стеночку, на стеночку, и потихоньку… – руководила процессом баба Зина, с улыбкой наблюдая за правнуком. – Ишь, ишь, как ему нравится! Как хорошо палькается наш Макарка-то…
Даша не стала уточнять, конечно же, значения слова «палькается». Ей вообще немножко стыдно было за свою в этом деле неграмотность. Но вид «палькающегося» в теплой, ею самой «разуполенной» водичке Макарки до такой степени вызывал умиление и даже восторг, что вдруг пресеклось что-то у нее в горле и прошло волной по всему беременному организму. Совсем непонятное было это самое «что-то». Такое теплое и нежное, такое большое и где-то даже очень взрослое и ответственное. И еще – очень счастливое и радостное. Вдруг представилось ей, что и она стоит вот так над барахтающимся в ванночке младенцем и так же, как Наташа сейчас, ласково что-то приговаривая, льет воду ему на розовое выпуклое брюшко. И головку точно так же рукой придерживает. И светится вся так же. Только рядом с ней никого нету. Ни мамы, ни бабушки. Только она и ее ребенок. Она даже вздрогнула от такого видения и быстро поморгала, пытаясь прогнать его побыстрее. Может, и права была Екатерина Тимофеевна, предупреждая о том, что нельзя ей во всем этом участвовать… И в самом деле – вдруг материнский инстинкт в ней взбунтуется и начнет мучить женской совестью? А может, он уже таким образом и проснулся? И что тогда? Нет-нет, она даже и слушать не будет, как они над Макаркой воркуют… И смотреть не будет… Сядет в уголочке и посидит тихонько. Главное сейчас – не заплакать. А то ведь надо будет объяснять как-то Наташе да бабе Зине причину своих слез. Что она им скажет? Правду? Что приехала сюда затем, чтоб отдать своего ребенка неизвестно кому? Нет-нет, только не это…
А баба Зина с Наташей делали между тем свое обычное дело, сияли умильными лицами над бьющими по воде ручками и ножками, смешно уворачиваясь от летящих в них брызг. Молодая да старая – они хорошо знали, чем сейчас занимаются. И не надо было им вдруг да неожиданно ощущать в себе это самое «что-то» – большое да светлое. Чего его ощущать, если оно с рождения в них заложено? И никуда вовсе прятаться не собиралось, сколько его ни пугай страхами перед жестокой да бедной жизнью? Что ж, и так бывает. Это уж кому как повезет, простите. Не у всякой женщины это самое «что-то» и к солидному возрасту соизволит взять да проснуться. У некоторых, говорят, и вообще всю жизнь спит, скрываясь за твердолобой и не знающей сомнений человеческой разумностью. Да и то – не всем же так везет на жизненные потрясения, как питерской девушке Даше Кравцовой, заброшенной волею матери в захудалый серенький городок с красивым названием Синегорск? Вот потрясет ее еще маленько, и это «что-то» уже заговорит в ней неотвратимо в полный голос…
Вскоре выкупанного и проголодавшегося Макарку, завернутого в теплое одеяльце, Наташа унесла в дом кормить и укладывать, а Даша с бабой Зиной принялись наводить в бане порядок. Кинув невзначай быстрый взгляд на свою резвую помощницу, баба Зина вдруг застыла в изумлении, потом тихо спросила:
– Слушай-ка, Данечка… А все ли с тобой в порядке, милая девушка?
– В каком смысле, баб Зин? – повернулась к ней Даша.
– В каком, в каком… Гляжу, пузко-то у тебя вон выпирает…
– А что, заметно уже, да? – дерзко блеснула в нее глазами Даша. – Я ведь беременная, баб Зин…
– Ой, ёченьки… – всплеснула пухлыми голыми руками старушка. – Да вы что, девки, с ума посходили обе? Неужель не терпится вам, ей-богу? Без мужика, без образования…
– Ну почему без образования? Образование мы как раз получим!
– Ой, ёченьки… – снова проговорила грустно баба Зина и тут же кинулась отнимать у Даши тяжелое ведро с водой, прикрикнув сердито: – А чего тогда за тяжесть хватаешься, кулёма? Ты знай теперь свое положение, оберегай себя! Хватается она тут, видишь ли… Девка-семиделка нашлась…
– Ладно, не буду, – легко засмеялась Даша. – Теперь буду только тем и заниматься, что себя оберегать! Баб Зин, а спросить можно?
– Чего, Данечка?
– Ну, вот с девкой-семиделкой мне все ясно, это которая сразу семь дел подряд делает. А кулёма – это что значит? Так называют глупую беременную девчонку, да?
Спросила и сама же засмеялась вместе с бабой Зиной своему вопросу. А потом вдруг поймала себя на мысли, что говорит сейчас о своем «грехе» будто бы даже с гордостью. Да, да, именно с гордостью! И бог его знает, откуда она вдруг взялась, эта легкомысленная гордость. Вот, вроде, смотрите, и мы не лыком шиты… Детский сад, ей-богу! А может, эта гордость взяла и сама собой из вчерашней проблемы выросла? А что? Была проблема, стала гордость… Правда, она еще и близко не понимала, что ей с этой трансформацией теперь делать. Понятно, что здесь, в этой убогой баньке, ее проблема пока и выглядит гордостью. А дальше? Дальше-то что? Там, за пределами этой теплой баньки? Там, где разумная и стремительная мама, где потенциальный депутат Госдумы папа, где перепуганная бабушка Надя, где прагматичная и очень уж целеустремленная директриса Екатерина Тимофеевна? Им ведь про эту гордость ничего и никак не объяснишь. Им на нее вообще плевать с высокой крыши…
Потом, подтопив баньку, они с Наташей и сами попарились с удовольствием. Баба Зина осталась в доме – сторожить уснувшего крепким младенческим сном Макарку. Наташа же, сидя на верхнем полке и охаживая себя березовым веником, не переставала издавать редкие и удивленные возгласы, сраженная наповал сообщенной ей новостью.
– Ну, Дашка, ты даешь! Сроду бы на тебя не подумала! И помалкивает, главное!
– А чего зря болтать-то, скажи? Скоро уж и так видно будет! Вон, баба Зина первая заметила…
– Ну да. Теперь, считай, как на дрожжах попрет. Еще не шевелится, нет?
– Нет… А что, он прямо там, внутри, шевелиться будет? – вылупила на нее глаза Даша. – Ничего себе…
– Вот дурочка… – от души вдруг рассмеялась Наташа. – Да еще как будет! И пинаться, и ходуном ходить! Так ты что, поэтому сюда и приехала, да? Чтоб ребенка здесь родить? А из питерской школы что, выгнали бы, да?
– Да нет, не в этом дело… – замялась вдруг Даша. – Просто… Просто так надо было, понимаешь?
– Да ладно, чего ты извиняешься? Распрекрасно и здесь родишь! А ты кого хочешь, мальчика, девочку?