предписанием на демонтаж, но хозяйка как-то уладила с ним этот вопрос.
Я вгляделась в крепежи. Выломать, конечно, без шансов; была бы я медведем, ещё может быть…
Стук повторился.
Ласка! Она легко проскользнёт между прутьев, оттуда на крышу и дальше. Вещи придётся бросить, попробую утащить хотя бы банковские чеки…
Я швырнула в дверь заклинанием-глушилкой, дёрнула на себе штаны, но ничего не успела.
Мои чары развеялись, будто и не было. Замок на двери щёлкнул, и незваный гость вошёл в комнату.
Высокий, — в дверном проёме ему пришлось пригнуться. Когда-то был брюнетом, а теперь почти седой, и длинное лицо всё изрезано грубыми морщинами. Водянистые, белёсо-прозрачные глаза колдуна без зрачка, на шее — тонкая вязь заклинательных знаков.
Я замерла, как мышь перед гадюкой. Одет колдун был просто, но в руке держал тяжёлый, богато инкрустированный камнями посох, а в другой — школьную тетрадку в клетку.
Он развернул её ко мне страницей:
«Прошу простить моё вторжение.»
Я сглотнула, а он развернул тетрадь другой стороной:
«Моё имя Дюме, и я имею несчастье быть наставником Вашей пары.»
Так и было написано: «имею несчастье» и «Вашей», с большой буквы. Хороший почерк, ровный и по-мужски жёсткий.
Наверное, он ждал от меня каких-то слов, но слов не было. Я смотрела на руки в татуировках, узловатые гибкие пальцы, мерцание камней в посохе, россыпь артефактов, выглядывающих из расстёгнутого пальто, — и понимала только: мне нечего ему противопоставить.
Зря я вернулась. Зря посчитала, что у меня есть некая «фора»; надо было сразу же рвать на вокзал, затаиться лаской где-нибудь под сидениями. Полуночь с ними, деньгами и документами, можно было бы уехать к лунным, обустроить себе нору под деревом, а там, глядишь, как-нибудь бы и сложилось…
Мастер Дюме аккуратно прикрыл дверь, прислонил посох к косяку и принялся разуваться. Под зимними сапогами обнаружились вязаные носки, зелёные с белым орнаментом; вот они ступили на холодный пол, колдун прошёл в комнату и, взглядом попросив у меня разрещения, — я молча кивнула, — выдвинул из-за стола стул и сел. Достал из внутреннего кармана ручку, лизнул палец, перелистнул страницы в тетради и принялся писать.
Я отошла к подоконнику, сдвинула цветок, присела на краешек. Скрестила руки на груди, пытаясь принять вид спокойный и незаинтересованный; но по правде — это был, конечно, безнадёжный провал.
Наконец, он протянул мне тетрадь.
«Вам не о чем беспокоиться.»
Я посмотрела на него мрачно и постаралась выразить взглядом весь доступный мне скепсис. Мастер Дюме улыбнулся, указал на тетрадь и сделал жест, будто перелистывает страницы.
Я перелистнула.
«Ни я, ни мой ученик не причиним Вам вреда.»
— Я не уверена, что мы с вами одинаково понима…
Он прервал меня жестом и снова сделал перелистывающее движение. Я фыркнула, но подчинилась.
«В любом понимании вреда.»
«Уехав, Вы сделаете ровно то, чего хотел бы враг, — так было написано на следующей странице, и я, уже не дожидаясь указаний, принялась читать дальше. — Вы подвергнете себя серьёзному риску, при этом Вам вовсе не гарантирован успех. Зато ясно точно, что Арден будет изрядно отвлечён всеми этими перипетиями, и от того пострадает Дело. Которому Вы, к слову, могли бы изрядно помочь. Складывается впечатление, что у Вас найдётся ценная для нас экспертиза. Что Вы скажете о том, чтобы поработать на благо Кланов?»
Последняя фраза приходилась на зелёную обложку тетради, — видимо, мастер недооценил размеры своего словоблудия.
Я вздохнула и мысленно досчитала до пяти:
— Давайте начнём с того, что у меня нет врагов.
Равно как у меня нет никаких оснований вам верить, но этого я говорить не стала.
Вместо этого я, до боли стиснув кулаки, сказала:
— У меня своя жизнь. Другая. Мне нет дела до ваших дел, экспертизы и блага кого бы там ни было. Я не хочу быть ничьей парой. Я хочу уехать, а Арден может взять себя в руки и не отвлекаться.
Мастер Дюме снова улыбнулся мне, покачал головой и достал из внутреннего кармана свёрнутую чистую тетрадку.
Я думала, он станет уговаривать, как это происходило всегда: напишет что-то о любви, или о долге, или о судьбе. Но вместо этого он написал:
«Неужели Вы сами не захотите понять, почему умерла ваша сестра?»
— Причём здесь Ара?
«А вы его не узнали?»
— Кого?..
Он писал довольно долго.
«Этот милый нервный юноша, любитель изготавливать взрывоопасные штуки, передавать девушкам деньги и кидаться молниями в переулке — двоедушник из Делау, которому от рождения дано имя Вердал. Когда-то он был парой Ары. А затем она умерла.»
Я не слышала это имя одиннадцать лет. Дома оно стало запретным, когда закованная в лёд Ара ещё лежала на столе, а мама выла над её телом.
Лисы из Сыска пришли раньше, когда Ару ещё не нашли. Они исследовали и мост, и прилегающий к нему лес, опросили чуть не весь Амрау и сложили неприглядную — и трагичную — картинку.
Они были очень юны, они оба. Для Ары это была всего лишь вторая Охота, — первая, на которой она уже была двоедушницей; а Вердал и вовсе лишь тогда и поймал