и куда с ней такой говорить?
Нас таких мильен, а она, она
да на весь район, почитай, одна.
Народное достояние -
всеобщее сердцестояние.
Очи томные, кудри взбитые,
только в песнях таких воспевать.
Скажешь шепотом: дура набитая,
купишь что - и идешь распивать.
Но однажды вечером
Нина эта самая
удивила нас с друзьями
вот по это самое.
Ну, дождь стеной, аромат пивной,
к голенищам прилипла трава.
Захожу в магазин - а сразу за мной
незнакомые эти два.
Говорят, машина встала, бы досюда дотянуть.
Говорят, смеркаться стало,
где бы ночь перетянуть?
Говорят: помоги, командир,
словно я им картошка в мундир.
То ли вежливые, то ли насмешливые,
просят грамотно, не дерзя,
и отказывать вроде нельзя.
И вот тут-то эта Нина,
да едва ли не звеня,
говорит: а вы, мужчина,
заночуйте у меня!
А товарища у Нинки можно будет разместить,
там немного потеснее, но найдется угостить.
И ко мне, едва ль не впервой.
Я обмяк, как куль неживой.
- Выгоняй, - мне она, - тягача из стойла,
помоги мужикам, дело-то простое.
…Дождь, как был, растет стеною.
Эти два пошли со мною,
эти две надели боты,
прикрутили лампочку,
как всегда после работы,
запирая лавочку.
А жили обе Нины
в домишке - два крыльца,
без мужа, без сына,
без брата, без отца.
4.
На шоссе никого. Над шоссе никого.
Тихо, слышно, как небо клонится,
и над ним беспредельное ого-го,
как далекая чья-то конница.
Где стояла машина - машины нет,
только виден глубокий зубчатый след,
фары тычутся, тьма смыкается,
ничего в ней не отыскается.
И полночи рыскали наобум
по проселкам, полям, обочинам,
по деревням пустым, как похмельный ум,
по урочищам скособоченным.
В городок заехали - никого,
городок проехали - ничего,
фонари горят, тьма не пятится,
ерунда, лабуда, невнятица.
Грузовик - он все-таки не пятак
из кармана выпасть за просто так!
Ночь гудит, как большой арбуз.
Мы застряли в нем вместо косточек.
- А везли-то вы что? - Груз.
…Итальянских партию кофточек.
5.
Если к Нине подобраться под окно,
нам покажут деревенское кино.
Окна кроткие участливо горят,
а под ними разговоры говорят.
Пьют без крайности, скорей соображают.
Да картошечку с селедкой уважают.
А один шофер с гитарой, а второй шофер сердит,
Нинка старшая у стеночки колодою сидит,
как слабый пол,
и глазища в пол.
Нинка младшая хлопочет
и посудою грохочет,
и не хочет, а хохочет, будто вся набекрень,
а шофер, какой не старый,
развлекается с гитарой,
то эдак трень, то другое: брень,
будто мог бы сыграть, да лень.
А по стенкам картинки с актрисами
белотелыми, белобрысыми,
обольстительными, невеселыми,
в длинных платьях со спинами голыми
(только Нинка наша
этих много краше).
В общем, все, чтобы культурно отдыхать.
Жалко только, разговоров не слыхать.
Старший что-то говорит тихо, убедительно.
Бабы слушают его так, что удивительно -
очень уж внимательно.
Похоже, занимательно.
Сквозь старинные герани,
через тюлевую муть
видно, словно на экране,
страшно руку протянуть -
все мигнет и кончится.
Но смотреть не хочется.
Неохота - ну вот и ладушки.
Погасили в дому огни,
покурили вот там на лавочке,
разошлись ночевать одни.
6.
И еще дня три или эдак
они жили, как напоследок.
Днем шатались по дорогам и расспрашивали всех,
в поселении нестрогом вызывая смутный смех:
раз машина закатилась, как игрушка под кровать,
раз судьба отворотилась, то куда ее девать,
о чем при ней разговаривать -
утереться, моргнуть и сваливать.
Молчит молодой,
старший кипятится:
с такою бедой
негде воротиться!
Раз груз повез -
от него ни шагу,
без него, как пес,
я помру, где лягу.
А не лягу сам, так помогут.
Есть такие люди, что могут.
Сказал - и пошел
шелестить листочками,
искать хорошо
под шестью кусточками.
С ума ли сошел?
Из себя ли вышел?
Сказал - и пошел,
кто хотел - слышал.
И по всей округе неутешный зуд:
краденое золото, золото везут!
Или как оно называется,
то, за что в Москве убиваются.
Заходил к ним участковый,
что с повадкой подростковой,
полчаса посидел,
в основном молча:
у того, что поседел,
мол, глаза волчьи,
а что в порядке документ -
так это временный момент.
А вот про того, ну, про молодого,
не слыхать ни одного
недоброго слова.
Весь он тихий - и мы люди тихие.
Но внутри у него
что- то тикает.
Люди смотрят косо
и жужжат, как осы.
…Не у каждого нож за пазухой,
но почти у всех за душой.
Уезжай отсюда, старшой,
по возможности, не запаздывай!
7.
А Нинки, две картинки,
гостей не выдают,
крутятся, как пластинки,
работают уют,
готовят разносолы, и
который день веселые.
И даже Нина старшая
чуть менее уставшая.
А рядом Нинка мелкая
частит секундной стрелкою
и так глядит на Толика,
что дело об одном:
как будто из-за столика
с цветами и вином.
Стали раньше закрываться,
людям некуда деваться,
а за что укорять -
торопятся вечерять.
Хорошо в дому,
если есть спешить к кому.
А народ гудит-гудит,
а народ сердит-сердит:
отчего у нашей Нины,
что ни вечер, именины,
какой уж раз - и все не про нас?
…Ну а если Нинка эта соберется с ним в Москву,
я тогда ее и сам
на бинты порву.
8.
Кудри, кудри белые,
словно неживые,
каждый раз я вижу вас
будто бы впервые.
Что такое в белокурых, бедокурых волосах,
будто я при них на собственных подвешен волосах -
и висю, ничего не делаю.
Кудри голые, очи белые!
9.
Вот как- то раз
разговор угас,
не мычит, не телится,
да и что бы в нем? -
телевизор теплится
голубым огнем.
Хорошо? Тихо?
Не буди лихо.
И едва прошло полчаса,
как из тьмы из кромешной, внешной
стали слышаться голоса,
и один - особенно нежный.
…И в ставни, и в ставни постукивать стали,
и ложечки в кружке позвякивать стали.
И в комнате люди дышать перестали,
как будто оттуда прогнуло стекло.
И страхом пахнуло.
И стало тепло.
За окном, как в груди,
ничего не деется.
- Эй, Нинок, выходи,
Разговор имеется!
Сколько их, кто в лицо,
с кем придется драться?
- Выходи на крыльцо,
будем разобраться!
Нина старшая встает,
накинула плащик.
Ночь темнее, чем йод,
чем закрытый ящик.
Со ступеньки крыльца
никого, ни звука.
Постояла, как овца,
Протянула руку,
- мелькнул локоток -
приспустила платок,
достает расческу
подкрепить прическу -
ни лица, ни голоса.
Дождь густой, как волосы.
Как вернулась,
села
и сидит без дела.
Ровно после жатвы,
кулаки разжаты.
Сидит у окна,
под которым вишня.
Тишина. Тишина.
Ничего не слышно.
Но еще погоди -
и зовут снова:
- Эй, Толян, выходи!
- Толя, на два слова!
И так оно до рассвета.
Кричат, а выходишь - нету.
А стало светло в кустах -
весь двор на своих местах.
10.
- Ты прости меня, я виновата.
Надо вовремя предупреждать:
половину- то нашего брата
и при свете нельзя увидать.
Вот и бродят всю ночь одиноко.
Вот и девушкам спать не дают.
Вот и ищут в потемках кого-то
и не могут никак отыскать.
Это, милый, такая работа,
чуть полегче, чем бревна таскать.
Покричат - и стихнет,
впору рассмеяться.
Ты не бойся их, нет,
пусть они боятся.
Такие края -
все не то, чем кажется,
бугрятся края,
пузырится кашица.
Старые места: разное живет.
Но и здесь красота многое дает.
Получают здесь сполна
то, чего не чают.
Пойдем, обниму:
живо полегчает.
11.
Утро, утро началося!
Нинка- то простоволоса,
в мятом платье, босичком,
чешет губы язычком.
Косички плетет,
про себя мурлыча.