Лесли кисло улыбнулась в ответ — ей было здорово не по себе. Она распахнула дверь лимузина. В тот же миг яркий свет почти ослепил ее, усилив и без того немалое волнение. Она выставила наружу ногу, уповая на то, что изящные босоножки выдержат вес ее обмякшего тела. Лесли казалось, что вся она превратилась в огромную неповоротливую медузу, которая с трудом может двигаться. Однако она быстро овладела собой и вышла из машины.
Лесли чувствовала себя не в своей тарелке, словно украла чужое тело и пыталась жить чужой жизнью. Она не принадлежала этому миру — богатых и известных людей, имена которых знали все. Это был прием для людей с большими деньгами, выходцев из знаменитых семейств.
Сама Лесли никогда не была богатой и всего добивалась собственными силами. Несмотря на то, что после смерти матери отцу досталось неплохое состояние, это мало сказалось на его дочери. Хотя он принимал живейшее участие в работе сына, помогая и поддерживая его брокерскую карьеру: Бред сумел неплохо заработать, играя на бирже. Будучи отставным военным, отец мало интересовался судьбой дочери. Не зная, как воспитывать девочку, он пристроил ее в престижную школу в надежде, что вскоре она выйдет замуж и вылетит из семейного гнезда. Когда же его чаяния не оправдались и Лесли не нашла себе мужа сразу после выпускного, он махнул на нее рукой и предпочел не вмешиваться. Едва ли он даже знал об успехах Лесли и ее растущей известности.
Почему она думает об этом сейчас? Пусть отец продолжает жить в одном из самых фешенебельных районов Виргинии и не думает о том, как живет его дочь!
Какая удача, что от матери Лесли досталось немного денег, которые позволили ей встать на ноги! Мама поняла бы ее и поддержала. От нее Лесли унаследовала легкий характер и природное упрямство, и, возможно, та сторона ее натуры, которая так неожиданно открылась сегодня, — тоже заслуга матери.
Она распрямила плечи и свободным шагом приблизилась к распорядителю приема, протягивавшему ей руку.
— Лесли Гордон, постоянный репортер журнала «Ситискейп» и будущая наследница. — Лесли ослепительно улыбнулась в толпу, разразившуюся серией фотовспышек, и обернулась на камеру у входа, не вслушиваясь в слова церемониймейстера. Пусть все видят, как она сияет сегодня! В конце концов, она имеет право на успех: Лесли была не только дочерью знаменитого отставного генерала и продолжательницей рода известной филадельфийской семьи. Помимо этого, она многого добилась сама.
Лесли вошла внутрь, гордо вздернув голову. Почему она сочла, что ей здесь не место? Как раз наоборот — она могла вращаться в этом кругу на вполне законных основаниях.
Ее представили по всем правилам, и под аплодисменты она прошла в зал, великолепно и не без вкуса украшенный. Она двигалась словно во сне, элегантная и уверенная, утопая шпильками в ворсе ковра, улыбаясь и кивая.
Здесь было так красиво, что Лесли засмеялась про себя и направилась к пестрой толпе гостей.
Какой отвратительный день! Хантеру не нравилось решительно все, что он видел вокруг, — блистательные красотки и степенные толстосумы, с достоинством передвигавшиеся по залитому светом залу, неискренний смех и пустые разговоры. Многие узнавали его и кивали приветственно, приходилось улыбаться и кивать в ответ.
Он остановил проходившего мимо официанта и взял с подноса бокал мартини со льдом. Слишком шумно, много людей и проклятых дебютанток, бросавших на него оценивающие взгляды и хихикавших вслед! И репортеры! В этом проклятом городе просто сотни папарацци, жадно ловящих каждое его слово и подстерегавших с фотокамерами! Хантер так долго добивался известности, так тщательно лепил и поддерживал свой публичный имидж, что неожиданно сам стал его жертвой. Возможно, в этом была его вина, но так не хотелось, чтобы пресса сожрала с потрохами. Он чувствовал себя разложенным на блюде и готовым к употреблению разноликой толпой, и это не поднимало и без того скверного настроения.
Насколько приятнее было бы сейчас развалиться в кресле, потягивая грог и просматривая последние биржевые сводки! Хантер не любил больших скоплений народа, предпочитая им тишину и уединение. Хотя у публики могло быть и иное мнение на его счет — ведь он и сам приложил руку к созданию подобного светского образа. Нет, едва ли: в этих кругах знали о его неприязни к толпе и потому считали чудаком. Может быть, они так лучезарно улыбаются ему, чтобы потом с недоверием посмотреть в спину?
Зря он согласился быть спонсором этого мероприятия. Наверняка Хантер был не в себе, когда подтвердил свое участие еще год назад. Никакие прибыли не заставили бы его сделать это сейчас, когда он со скукой бродил среди гостей, выдавливая приветствия.
Дурацкий аукцион скоро начнется! Чем меньше оставалось времени до него, тем Хантеру становилось все больше не по себе. Он загнал себя в ловушку, а ведь больше всего на свете не любил быть жертвой обстоятельств.
— А, это вы, рад встрече! — в очередной раз произнес он, потрясая чью‑то руку. — Чудесная вечеринка, не правда ли? Все отлично организовано, вам не кажется?
Фразы, которые он произносил, так надоели ему, что начинали казаться бессмысленным набором слов. Он улыбался и кивал снова и снова, делая комплименты незнакомым женщинам и обмениваясь любезностями с теми, кого знал. Здесь были и двое представителей совета директоров, с которыми он задержался чуть дольше, обсудив деловые вопросы. Затем пил шампанское, которое не слишком любил и которого здесь было целое море, блуждал по бесконечным комнатам, и нигде ему не нравилось. В конце концов Хантер не выдержал и удалился на кухню.
Здесь царила ужасная суматоха, перекрикивались повара и официанты, кто‑то сновал взад и вперед с огромными коробками и бесчисленными тарелками. Было душно, и клубы пара, вырывавшиеся из кастрюль, частично скрывали происходящее. И все‑таки Хантеру стало лучше, он смог немного расслабиться и стереть с лица вежливую улыбку, несколько минут назад едва не превратившуюся в дружелюбный оскал. Он прислонился к стене спиной и сделал глоток из бокала, всматриваясь в беспорядочную работу, творившуюся на кухне.
Стены заглушали раскаты музыки, и она казалась не такой громкой и назойливой. Через полчаса откроется буфет, и все ринутся поглощать закуски. Еще полчаса спустя подадут ужин, затем обещан какой‑то концерт. После этого объявят аукцион — ровно в 9.30. Так долго придется ждать.
Хантер отставил в сторону шампанское. Не может же он весь вечер прятаться здесь, в подсобных помещениях, надеясь, что его минует чаша сия. Так не хочется вновь появляться в зале!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});