Читать интересную книгу Обреченные на месть - Федор Зуев

Обратно я поехал на метро, но уже другим маршрутом, войдя на станцию на 34 стрит рядом с Армянской центральной кафедральной церковью. Обратная дорога в Квинс все время шла под землей. Мне нужно было ехать до конечной, без всяких пересадок. Зная, что мимо не проеду, я задремал. Очнулся от того, что человек в униформе уборщика кричал:

– Конечная станция «Джамайка стейтс». Освободите, пожалуйста, вагоны.

Выйдя на улицу, я зашел в ближайший винный магазин и купил бутылку любимого Ростиславом канадского виски «Блэк Велвет». У меня был праздник на душе, и его необходимо было продолжить, желательно не в одиночку.

Глава 8

Очень приятно было идти по освещенной рождественскими огоньками улочке. Каждый дом и садик был украшен своей елочкой, эльфом, оленем или Сантой. Это был христианский, в большинстве своем католический район. Мусульманские же дома стояли с темными окнами без единого праздничного огонька. Евреи же, наоборот, – приурочили свою Хануку к началу рождественских праздников и выставляли на окнах горящие семисвечники, и тоже, казалось, радовались великому празднику праздников. Я шел и думал: мне всегда было весело с евреями. Мы вместе пили от души, да и по женской линии всегда заводились с пол-оборота. Ну чем не казаки по характеру?! Но когда дело касалось христианства, где я чувствовал себя вечным блудным сыном, но никогда не отрекавшимся от Спасителя, то среди них я больших ерников и пересмешников веры Христовой не встречал. Даже мусульмане, не любящие христиан, не относились с неуважением или презрением к Сыну Божию или великому Пророку – они боялись кощунствовать… А евреи – нет…

Ну что тут будешь делать, думал я. Не морду же им за это бить. У самого порой рыло в пуху бывает…

А впрочем, в любой религии жена, как правило, идет за мужем, и если мусульманин (особенно маджахед) женится на христианке или еврейке, то обязательно проведет жену через «гяур». И хоть силой, но заставит поменять веру. А евреи порой не напрягают своих русских жен менять религию и даже принимают порой крещение сами. А уж о детях и говорить нечего – у моих друзей-евреев почти все дети были крещеные. Да взять хотя бы Рождество, думал я. К Христу первыми пришли и поклонились наемные пастухи богатых евреев. Наверняка пастухи эти были язычники. А уж мудрецы из Персии явно в будущем примкнули бы к магометанам… А еврейский царь Ирод приказал уничтожить всех младенцев-мальчиков от рождения до двух лет счетом в четырнадцать тысяч… От всех этих путаных мыслей голова моя, несколько захмелевшая, так как я периодических отхлебывал из бутылки виски, никак не могла найти достойный консенсус или, на худой конец, косинус с суффиксом вместе. Нет, продолжал я думать, восстановив цепь первоначальных рассуждений, предварительно сделав два-три больших глотка из горлышка литровой бутылки, нет, продолжал я внушать кому-то абстрактному: принудить женщину – это не достижение. Это все же слабое звено, и в счет не идет… А вот где все же самый центр Истины? – спросил я сам у себя, остановившись. И не ответил, ибо великая Троица, по учению, была центром Истины, и если Бог Отец и Сын Его изначально там были, то не являлся ли Дух Святой мусульманской гранью великой Истины? А если это так, тогда зачем же мы все до сих пор грыземся?..

Так я под свои не очень логичные и нетрезвые рассуждения потихоньку подходил по Вексфорд-террасс к серому трехэтажному дому Ростислава Сабитского, выглядевшему сейчас небольшим средневековым замком.

Внезапно я заметил, что в стоящий рядом с домом соседей автомобиль «скорой помощи» подкатили носилки на колесиках. Возле «скорой» собралось десятка полтора сочувствующих доброхотов-соседей, не считая наряда полиции, которой должен был сопровождать автомобиль.

Подойдя к носилкам, я заметил бабу Дуню. Ее серо-желтое лицо вызвало у меня опасения.

– Евдокия Степановна, – обратился я к ней почему-то по имени-отчеству, – что с вами?

Немного поблуждав глазами и наконец узнав меня, баба Дуня, вздохнув, безропотно ответила:

– Светочку убили…

– Какую Светочку? – не понял я.

– Ну, Ростика моего, прямо в доме, выстрелом в сердце…

Тут я вспомнил, что иногда баба Дуня называла по-сербски Ростислава – Света. Почему такое имя, я не понимал, но позже сам Ростислав сказал, что по-сербски так звучит ласкательно-уменьшенное имя от Ростислава.

– Так мама всегда меня называет, – говорил он, – когда мы с ней не спорим и не ссоримся…

К бабуле подошел полицейский и спросил о родственниках. Старушка ему ответила:

– Это мой внук, – и кивнула в мою сторону.

– Ваш сын был этому человеку отцом? – спросил полицейский у бабы Дуни.

– Нет, дядя, – сказала она вначале по-русски, а затем исправилась: – Анкл.

– Вы можете остаться в доме своих родственников и присмотреть за ним? – спросил меня полицейский.

– Да, сэр, могу, – ответил я, пытаясь выдыхать слова чуть в сторону.

– Но вы тогда будете обязаны кормить и наблюдать также всех животных, которые остаются в доме.

– Да, сэр. Но скажите мне, что здесь произошло?

– Сейчас трудно об этом говорить… по предварительному заключению, грабитель вошел в открытую дверь. Встретившись с вашим дядей, он получил сопротивление. Мистер Сабитский был еще крепкий и, как показали соседи, с крутым характером старик. Он никогда и никому не уступал. Ваш дядя первым выстрелил из духового ружья в лицо преступника, когда тот отказался бросить револьвер. Бабушка все это видела. Пневмопуля попала точно в глаз грабителю, и тот, возможно, в болевом шоке дважды выстрелил в вашего дядю из смит-вессона 38-го калибра. Он бросил оружие тут же, в прихожей. Затем преступник выскочил из дома, добежал до автомобиля, в котором его дожидался водитель, и они вместе скрылись с места преступления, взяв курс на Гранд-централ – скоростную магистраль.

– Извините, офицер, – спросил я, – вы не знаете, какой марки была машина?

– К сожалению, нет. Известно только, что это был мини-вен и, кажется, с номерами Вашингтона Ди Си.

Баба Дуня слабо кивнула мне, чтобы я подошел.

– Этот бандит говорил по-русски без акцента, – сказала она. – И спрашивал тебя, а Ростик стал гнать его из дома. А когда тот достал револьвер, Ростислав схватил детское духовое ружье, с которым он гонял во дворе белок, выстрелил в негодяя и попал ему прямо в глаз. А тот, обезумев, стал стрелять из револьвера, после чего убежал. Они, Слава, хотели убить тебя. Ростик это понял и остановил их. Теперь их будет разыскивать полиция, а Светочки уже нет… Уезжай, Слава, из города. Они не отступятся. Спасайся, чтобы не напрасно погиб Ростик… И будь осторожен. Если здесь тебе нужно найти кого-нибудь из русских, достаточно поспрашивать в церквах – люди добрые все выложат, особенно старушки одинокие…

В это время подошедший санитар укрепил носилки в машине и захлопнул двери «скорой помощи». Машина сорвалась, оглашая всю округу резкой сиреной, уводя бабу Дуню в госпиталь.

В ближайшем латинском ресторанчике, куда я отправился, никто не сказал мне ни одного дурного слова. Я пил свое виски, угощал им сидящих рядом нелегалов из Центральной и Южной Америки, ел суп из лимонов, сваренных с луком и без кожуры… Жизнь в очередной раз поставила мою судьбу на ребро, как американский квотер, упавший на кучу песка.

Вернувшись во втором часу ночи в дом, наткнулся у дверей на стаю голодных котов, которых раньше подкармливала баба Дуня. Я достал из холодильника любимые рыбные консервы Ростислава и открыл их, потянув за кольцо. Вывалил сардинки перед котами. Те, урча и ссорясь, набросились голодной бандой на еду. Поразмыслив немного тяжелой головой, вновь достал из холодильника оставшиеся консервы.

– Это вам поминки по Ростиславу, – объяснял я котам свою щедрость. Я физически чувствовал, как уходит из меня недавнее спокойствие и возвращается прежнее состояние загнанного, обложенного со всех сторон красными флажками волка.

Поздним утром меня разбудил звонок детектива Морсиано. Он сообщил, что уже знает о произошедшей трагедии и сейчас едет от родителей в Вашингтон Ди Си. На обратном пути обязательно заедет в дом Ростислава и встретится со мной. Совершенно серьезно он сообщил, что спокойная жизнь у меня, по его мнению, закончилась. Бабу Дуню отвезли в ближайший частный госпиталь «Холисвуд» в пятнадцати-двадцати минутах пешего хода от дома, где она теперь наблюдается в кардиологическом отделении. Если получится, то он к ней сегодня заглянет.

Я попытался тоже навестить старушку, но меня не пропустили, сообщив, что она сейчас отдыхает. Я передал ей букетик незатейливых цветов и с чистой совестью отправился по магазинам выполнять заказы Ангелины. Это как-то отвлекло меня от воспоминаний вчерашней трагедии.

Хилсайд авеню, конечно, был не Бродвей, но и здесь все нашлось, и, видимо, по значительно более низкой цене. Закончив с покупками, я отправился домой. И чем ближе я подходил, тем навязчивей меня одолевала мысль, что всех моих близких и друзей, а также и меня преследует чье-то проклятие, и, возможно, это проклятие не одного, а множества загубленных душ. И никакие расстояния не спасают от этого…