Джексон мог узнать работу Линялы где угодно. Правда, это, сегодняшнее изображение не выдерживало сравнения с его обычными граффити и больше походило на скоропись бомбера, однако тонкие дуги и точные пропорции рисунка безошибочно выдавали автора.
Этот тип шлялся по всему городу, иногда за одну ночь его граффити появлялись в самых разных местах. Как такое возможно?
Эрик Джексон был сотрудником специального подразделения Полицейского управления Нью-Йорка — общегородской оперативной группы по борьбе с вандализмом. В его задачу входило выслеживать вандалов и пресекать их действия. К тем правилам Полицейского управления, которые предусматривали наказание за рисование на улицах, он относился как к святому писанию. Даже самые красочные, хорошо прорисованные граффити представляли собой публичное оскорбление общественного порядка. И служили приглашением другим рисовальщикам расценивать городскую среду как свои угодья, где можно делать все, что душе угодно. Свобода самовыражения всегда была знаменем для разного рода негодяев, но ведь разбрасывание мусора — тоже своего рода акт самовыражения, однако за это вполне можно угодить в каталажку, здесь правила жесткие, и пока еще их никто не отменил. Порядок — вещь хрупкая; чуть что — хаос всегда рядом, буквально в двух шагах.
Сейчас в городе это особенно бросалось в глаза, за доказательствами не нужно было далеко ходить.
Беспорядки охватили целые кварталы в Южном Бронксе. Хуже всего было по ночам. Джексон постоянно ждал звонка от капитана — звонка, который побудил бы его надеть старую форму и выехать на патрулирование улиц. Однако звонков не было. От капитана вообще не было слышно ни слова. Да и полицейская волна в основном молчала, когда бы Джексон ни включал радио в своей машине. Поэтому он просто продолжал делать то, за что ему платили деньги.
Губернатор никак не реагировал на просьбы призвать на помощь населению национальную гвардию, но ведь он был всего-навсего парнем, сидящим в Олбани,[8] которого более всего беспокоило собственное политическое будущее. Ну хорошо, допустим, в Ираке и Афганистане по-прежнему остаются большие воинские контингенты, поэтому национальная гвардия малочисленна и недоукомплектована, но все же… Глядя на черные дымы в далеком небе, Джексон подумал, что сейчас никакая помощь не была бы лишней.
Джексон имел дело с вандалами во всех пяти районах Нью-Йорка, однако ни один из них не бомбил фасады города столь обильно, как Линяла. Этот тип был просто повсюду. Должно быть, днем он отсыпается, а всю ночь напролет метит стены своими граффити. Ему сейчас должно быть пятнадцать, максимум шестнадцать, а своей ерундой он начал заниматься лет примерно с двенадцати. Как раз в этом возрасте большинство райтеров и начинают свою деятельность — развлекаются в школах, разрисовывают почтовые ящики, ну и так далее. На снимках, сделанных камерами наблюдения, лицо Линялы всегда было плохо различимо — обычно он низко нахлобучивал свою бейсболку с эмблемой «Янкиз», поверх которой обязательно был натянут капюшон плотной фуфайки, а порой и вовсе разгуливал в маске-респираторе. Экипировка Линялы мало чем отличалась от обмундирования других райтеров: широкие свободные штаны со множеством карманов, рюкзак с баллонами (краска обычно — «Крилон»), высокие крепкие кроссовки.
Большинство вандалов предпочитали работать группами, но только не Линяла. Он стал своего рода молодежной легендой и, как казалось, совершенно безнаказанно передвигался по самым разным кварталам и окрестностям. Говорили, он всегда носил с собой целый набор ворованных мастер-ключей, включая универсальный ключ для открывания вагонов подземки. Его «куски» заслуживали уважения. Типичный портрет молодого райтера таков: невысокое чувство собственного достоинства, жажда признания со стороны профессионалов, извращенное представление о славе. Никакая из этих характеристик к Линяле и близко не подходила. Его сигнатурой был не какой-нибудь тэг — обычно это кличка или повторяющийся мотив, — а стиль сам по себе. Бомбы Линялы просто выскакивали из стен. Джексон подозревал — и это подозрение, давно выйдя за рамки предчувствия, стало едва ли не предрешенной уверенностью, — что Линяла страдал навязчивым неврозом, а может быть, манифестировал синдром Аспергера, если не полномасштабный аутизм.
Джексон хорошо понимал это отчасти потому, что и сам страдал неврозом навязчивых состояний. Он таскал с собой специальный блокнот, посвященный Линяле, мало чем отличающийся от тех альбомов, которые были непременной принадлежностью райтеров, — обязательно в черном переплете, на пружине, фирмы «Каше»: они заносили туда скетчи своих бомб. Джексон был членом особого отряда из пяти офицеров полиции, созданного в рамках их оперативной группы по борьбе с вандализмом, — этому отряду придумали название ПРИЗРАК: Подразделение Розыска И Задержания Радикальных Авторов Кусков. В обязанности ПРИЗРАКа входило поддержание и пополнение базы данных о злостных райтерах с перекрестными ссылками на разнообразные тэги, скорописные и художественные шрифты, блокбастеры, муралы и прочее; разумеется, все это с фотографиями и адресами. Люди, которые видят в граффити род «уличного искусства», обычно видят лишь ярко раскрашенные бомбы, выполненные в «диком стиле», либо буквы-«пузыри» на глухих стенах домов и вагонах подземки. Однако они не видят — или не хотят видеть — банды тэггеров, которые протравливают витрины магазинов, соревнуясь за то, чтобы их «бомбинг» — весьма опасного характера — был замечен и должным образом оценен, либо — что гораздо чаще — метят таким образом территорию той или иной группировки, добиваясь признания собственных подписей, а заодно наводя страх на всю округу.
Остальные четыре полицейских отряда ПРИЗРАК перестали выходить на дежурства. В некоторых сообщениях по радио говорилось, что офицеры Полицейского управления Нью-Йорка бегут из города, подобно тому, как полицейские Нового Орлеана драпали после удара урагана Катрина, но Джексон не мог в это поверить. Происходило что-то другое — что-то помимо этой страшной болезни, которая распространялась по всем районам города. Если ты заболел, ты звонишь и докладываешь, что болен. Тогда тебе найдут подмену, и твоему напарнику не придется ишачить за двоих. Эти заявочки насчет дезертирства и трусости наносили Джексону просто-таки личное оскорбление — все равно как кривожопая подпись какого-нибудь тэггера-неумехи на свежепокрашенной стене. Джексон скорее поверил бы в это говно насчет сумасшедших вампиров, о которых судачили люди, чем согласился бы с тем, что его ребята поджали хвосты и удрали в Джерси.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});