— Я хочу видеть твою настоящую реакцию, — также спокойно сообщил Лирвейн, и дернул за шнуровку сорочки, распуская завязки, сдергивая её ниже, полностью открывая одну грудь. Склонился, накрывая ртом розовый сосок, обвел его языком и легонько прикусил. По телу прокатилась дрожь, а рука сама взметнулась вверх, запутываясь пальцами в белоснежной гриве, прижимая его ещё ближе.
Тихий смешок и, оторвавшись, он продолжил:
— Моя девочка.
— Я не твоя.
— Ты уже была моей, хоть и не физически, — спокойно возразил светловолосый. — Стала бы в ту ночь и женщиной, будь я менее щепетильным. Видишь ли, едва ли не впервые в жизни я решил поступить по совести, ведь между нами было столько плохого и непонятого, что брать тебя там, одурманенную силой и зельем, мне показалось неправильным, — нежный поцелуй в губы, и он снова лег рядом. — Я бы хотел как-то всё развернуть. Ведь было у нас и иное. Были моменты, когда всё было очень хорошо, нежно и ровно. Когда мне не приходилось разрываться, прятаться под масками, сбегать от тебя, потому что я понимал, что ещё немного — и тебя не спасет ничто.
Я вспомнила несколько моментов, когда он неожиданно вскакивал и уходил, и это обижало меня почти до слез, потому что мне казалось, что вот оно, настоящее. Иное, другое, не жестокость и холод.
А у него тоже, оказывается, свои демоны.
Мужчина подтянул мою сорочку выше, частично прикрываю наготу.
— Наш чистый лист остался в прошлом, — тихо сказала я и прикусила губу, потому что стало... опять стало обидно. Почти до слез.
— Я же сказал, — мягко, но твердо произнес Водник. — Ты любишь меня, моя госпожа. Что бы ты ни говорила, как бы не бежала. Хотя сам не понимаю, за что... Так как ты права, и я, правда, временами, отталкивая тебя в попытках оборвать свою привязанность, был порядочным негодяем. Но, видишь ли, милая... от твоих горящих, восхищенных взглядов во мне неизменно поднималось желание сначала очень долго тебя целовать, а потом положить хоть на тот самый пол, по которому недавно валял в тренировочном поединке, и сделать всё то, что в голову приходило, пока тренировал. Потому что ты всегда тааак близко, — приблизился, лизнув мочку уха, накрыв рукой талию, скользнул на бедро и властно смял тонкую ткань. — Запах, мягкость тела, ТЫ!
— П-п-прекрати, — заикаясь, выдохнула, не в силах активно сопротивляться, потому что стоял запрет. Но.. создатель, почему же я, предательница, в глубине души была рада этому?! Была рада, что за меня всё решили! Что сейчас я могу остаться и не винить себя за это. Он дал мне такую возможность. Обвинять его. Притом, обещал не доводить до конца, чтобы я могла... завершить выбор сама.
— Не могу, — безнадежно признался Хранитель. — Да и не хочу. Откровенность — это такая роскошь, моя хорошая. Примерно такая же, как право называть тебя «моя». Взойдет солнце и всё закончится. Даже раньше.
Я внезапно тихо всхлипнула и сильно прикусила губу, чтобы не дать этому повториться.
— Расскажи, — снова приказал Лир.
— Я его люблю, — честно сказала и почувствовала, как по щеке скользнула горячая капля. — Правда, люблю. Он был светом в воспоминаниях, он был якорем, когда твоё море топило меня в отчаянии, он был воздухом и полетом, когда это было мне нужно. А я его предаю! Предаю, понимаешь?! А знаешь, что самое страшное? Не могу иначе, Лир! Не могу! Я все ещё таю от того, что ты рядом! Я все ещё тебя люблю.
— Не мучайся, любимая, — вздохнул блондин. — Всё решится. Мы решим... и, поверь, никто тебя не обвиняет. Думаешь, когда Евгран разворачивал эту игру, он не знал, что ты не только ему принадлежишь? И что я не пойду ко дну так просто? Поверь, он был уверен, что ты не будешь принадлежать только ему.
— А мне легче? — горько спросила я. — Или что, потом всю жизнь думать, что за меня всё решил тот деспот, что оказался сильнее. Хоть обоих кидай и за третьего замуж выходи!
— Ну да, — спокойно кивнул Лирвейн. — Третий... Ему плевать на тебя, а тебе на него. Идеальный союз Императрицы. Это если твой «третий» выживет. А я таковых не знаю, уж извини. Кого не смог бы достать я... или Пламенеющий. А мы его доставать станем оооочень старательно, уж поверь. Кстати, знаешь, что нас удерживает от таких мер по отношению к друг другу?
— Только то, что я у вас такая неопределившаяся, — хмыкнула в ответ. — Убийства любимого не прощу даже тому, к кому также неравнодушна. Чувства сразу сгорят, и я их с радостью похороню.
— Вот видишь, какой я догадливый! — рассмеялся в ответ безопасник, и медленно скользнул ладонями ниже, обхватывая ягодицы, прижимая к себе, закидывая ногу на бедро и позволяя ощутить его желание.
— Прекрати, — коротко рыкнула, краснея и стараясь отстраниться. — И вообще, как-то не похоже, что ты с ума сходишь!
— А мне и не дадут, — хмыкнул Лир. — Вот только... знаешь, в чем опасность очень уж разумных и бесчувственных Хранителей и стихий? Нас убивают, если мы становимся слишком рациональными и перестаем «видеть» весы и то, как колеблются чаши, на которых покоятся «цель» и «средство». Убирают наши же коллеги или покровители.
— Тогда зачем?
— Чувства сгорят сами, — хмыкнул Лирвейн. — Просто та же Ро в силах не дать помутиться уму. Но... существо с выжженной душой — это страшно. Мидьяр ходит по своему пепелищу десятилетиями, балансирует пока... но на его пепле цветов так и не выросло. Несмотря на то, что отогреть Безумного Барда старались многие.
— Зачем Иссо сделал его Хранителем? — тихо спросила я. — Он же был таким до того, как стал Искусником.
— Мотивы Миража знает только он сам, — улыбнулся Лирвейн. — Потому... я не буду от тебя ничего скрывать. Всё равно узнаешь, рано или поздно, так что пусть лучше от меня самого.
— Блестяще! — начала я. — Замечательно, и в твоем репертуаре...
Закончить гневную речь я не успела. Мне закрыли рот поцелуем, а потом... потом у меня как-то резко закончилось дыхание, и когда он наконец оторвался от моих губ, то первые секунды я даже помыслить не могла о сопротивлении. А потом... потом.
— Не думай о нём этой ночью, — легкий поцелуй в шею, и мои глаза закрываются сами собой. — Чувствуй, вспоминай, что было тогда, — завязки сорочки снова проигрывают ловким пальцам и прохладный воздух касается моей груди, заставляя вершинки отвердеть ещё больше, ныть...желать прикосновения. Но его не следует, только дыхание, обдающее кожу, заставляющее меня невольно выгибаться в попытке стать ближе, но он только тихо смеялся и... приказывал. Орвир, проклятый орвир с его властью! — Будь смелой. Помни сегодня только меня, дыши только мной.
И я дышала. И сходила с ума от запаха мороза и хвои, которого было отчаянно мало, так мало, что я никак не могла им насытиться. Может, потому что Лирвейн был далеко? Надо приподняться, обхватывая его плечи руками, которые снова стали свободными, немного суматошно гладя обнаженную шею мужчины, утыкаясь носом ему в ключицу, жадно вдыхая аромат его тела. Он тихо застонал, почти до боли сжимая меня в объятиях, обхватывая ладонями лицо, целуя закрытые глаза, и что-то сбивчиво говоря. Слова доходили до разума с трудом, я мало что понимала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});