— И ты меня любишь, — ещё один поцелуй в изгиб шеи, и я вздрогнула от горячей патоки, медленно прошедшейся по позвоночнику, и поняла, что с утверждением «желание схлынуло» погорячилась. — Иначе всё бы было гораздо больнее для одного не самого умного орвира. Будь ты равнодушна, я бы уже крышей поехал.
— Н-н-не понимаю, — немного судорожно помотала головой я.
— А хочешь вспомнить? — вкрадчиво спросил он. — Ты ведь чувствуешь, что что-то не то, верно? И ты не помнишь, что было в ночь после испытания.
— Отпусти, — тихо попросила я. — И... нет, и я не хочу вспоминать.
Не хочу. Правда, не хочу. Я сейчас предаю. Его предаю, мою рыжую осень. Тем, что даже не думала о нём последние минуты, тем, что сейчас я дрожу от чувств к другому мужчине, тем... что хочу сейчас закрыть глаза и отдаться на волю мороза и хвои.
Так нельзя и не правильно.
— Как же с тобой сложно, сокровище мое! — рыкнул Водник и, стремительно развернув меня к себе, коротко и властно поцеловал. Так, что я вскинула руки, обхватывая его за шею, так, что губы заныли, так, что внизу живота стало горячо. Так... правильно.
— Не отпущу, — шепнул Лирвейн, снова целуя меня, перехватывая одну мою руку, которую уже почему-то не сковывала сеть, и переплетая наши пальцы. Сжимая, крепко, почти до боли, как будто боялся потерять. — Глупая, неужели ты думаешь, что пока ты горишь мной, пока ты дрожишь под моими руками, и тело твоё говорит «да», я прислушаюсь? И да, моя принцесса, ты уже даже не связана. А ведь после Испытания ты сильнее, госпожа, более того, ты можешь мне приказать. Но не делаешь этого!
— Отпусти меня! — твердо и ровно сказала я, но... он положил руки мне на грудь и сжал чувствительные вершинки, отчего меня выгнуло в его руках, а с губ почему-то сорвался длинный стон.
— Недостаточно твердо, — последовал смешок, и мочку уха сначала нежно поцеловали, потом лизнули, и втянули в рот посасывая, от чего у меня вообще звезды под закрытыми веками зажглись. — Что же ты такая чувствительная, милая? Слишком чувствительная для той, что провела ночь с любимым мужчиной. Или ты так и не получила удовлетворения? Ой, какая же досада... исправим?
— Не смей!
— Да ты что? — снова низкий смех, и снова поцелуй. Ладонь, занесенную для удара, перехватили, быстро перецеловали каждый пальчик, потом он взял в плен вторую, соединил их над головой... и спустя миг мои запястья как окоченели, я не могла даже пошевелить ими. Он заставил завести руки ему за голову, и шепнул: — Сцепи пальцы или сожми мои волосы.
Я уже открыта было рот, чтобы рассмеяться, но похолодела, ощутив, как руки зарываются в шелковистые волосы и послушно переплетаются в замок.
— Совместила, — хмыкнул мужчина. — Алька — зайка, а вот теперь поиграем. Ты уже поняла, что сейчас целиком в моей власти?
— Да... — как-то сама выдохнула я. — Но почему, как?!
— Избранница, — очень невесело хмыкнул орвир. — Видишь ли, из-за того, что мой народ имеет такие последствия от любви... если чувства хоть отчасти взаимные, то мужчина может иногда влиять на свою женщину. Подчинять.
Слов у меня не нашлось!
— Козел последний! — нет, я погорячилась, некоторые таки отыскались.
Но тут... у меня как свет в глазах померк, и снова возникла картинка моей спальни в резиденции. Я и этот мужчина. Он ласково обнимает меня, я доверчиво прижимаюсь, и чувствую себя очень счастливой от того, что он рядом. От того, что он такой. От того, что сейчас между нами — только мы, только одежда. Которая легко и быстро снимается. Что все страхи и сомнения остались где-то в другой жизни, сейчас скрытой туманом забвения. И его слова...
«Я орвир. Орки однолюбы. Мы не сразу влюбляемся, но если это случилось... Это чувство — высший дар и проклятие. Потому что, если что-то идет не так — мужчина сходит с ума.»
— Ты понял давно... И не воспользовался.
— Я верил, что успею, — спокойно ответил Лирвейн. — Но первым успел мой заклятый друг.
— И не смущает? — почти эхом спросила я. — Что я уже его. И я хочу, чтобы всё так и осталось.
— Ты не знаешь, чего хочешь, — жестко ответил Лир. — Иначе сейчас просто разнесла бы тут всё. А так, родная, ты желаешь меня. Ты хочешь быть рядом, но злишься, боишься и неизвестно что ещё. Потому... я пользуюсь своей властью. Как и ты своей, когда держала меня на расстоянии раньше. Но сейчас, зайка, есть ещё одна проблема. Стихии. А ты нервная и как струна дрожишь. Ты не сможешь играть и выигрывать на той арене, куда вышла, если не будешь спокойна. Поэтому, сейчас... сейчас можешь кричать, пытаться вырваться, но в таком случае я не буду сдерживаться и просто возьму тебя, — он развернул меня к себе и с очевидным удовольствием провел рукой сначала по лицу, а потом сразу расстегнул несколько пуговиц, распахивая ворот платья, лаская грудь под тонкой сорочкой.
— Или ты позволяешь сделать то, что нужно. И сейчас не произойдет главного.
— Я вернусь к... — продолжить не успела. Он склонился, закрывая мне рот поцелуем и, как только оторвался, яростно прошипел:
— Ты ещё не поняла? Я хочу сегодня быть с тобой, и мне не важно, чем придется «прикрыть» это желание. И ещё, я знаю, что ты хочешь быть со мной. У тебя выбор только один, Александра. Всё…. или не всё.
Ответить я не успела. Меня осторожно опрокинули на ковер и Лирвейн склонился, осторожно обводя овал моего лица и кривя губы в какой-то горькой усмешке:
— Знаешь, как больно... — тихо прошептал мужчина, нежно поглаживая мою бровь, касаясь скул, губ. — Знать, чувствовать, что ты сейчас с другим. Знать, что можешь забыть. Понимать, что можно приказать, и ты будешь со мной и моей. Будешь... но надолго ли? Любовь — такая хрупкая вещь, моя девочка. Твоя любовь. Это я привязан узами крепче стального троса, не порвешь, не вырвешься, не убежишь. А вот ты... счастье, что хоть что-то есть.
— Тогда зачем ты сейчас... так?! — с мукой спросила я. — Понимаешь мои чувства к нему? КАК я себя буду чувствовать!
— Эгоист, — тихо выдохнул он. — Я боюсь, что та ночь так и останется первой и последней. А мне хочется хоть немного для себя. Моего такого разного, горько-сладкого, но счастья. Того, что сведет меня с ума гораздо быстрее, — он внезапно рассмеялся и, приподнявшись на локтях, скатился с меня и лег рядом, а потом коротко приказал: — Ты сможешь уйти отсюда только через полчаса. Но сопротивляться тоже пока не сможешь.
— Цензурных слов нет, — как-то очень спокойно констатировала я.
Он лег на бок, провел рукой по моему телу, откровенно очерчивая грудь, задевая сосок, от чего я сжала зубы, чтобы сдержать выдох, но...
— Я хочу видеть твою настоящую реакцию, — также спокойно сообщил Лирвейн, и дернул за шнуровку сорочки, распуская завязки, сдергивая её ниже, полностью открывая одну грудь. Склонился, накрывая ртом розовый сосок, обвел его языком и легонько прикусил. По телу прокатилась дрожь, а рука сама взметнулась вверх, запутываясь пальцами в белоснежной гриве, прижимая его ещё ближе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});