союза или хотя бы перемирия с соседями. Очевидная слабость их позиций отнимала надежду на успех. Единственным козырем в их игре оставался вопрос о замещении царского трона. Не слишком опытные дипломаты пускали в ход этот козырь неоднократно.
Памятуя о фатальной неудаче Ляпунова, Пожарский избегал прямых переговоров со Швецией, зато использовал посредничество новгородцев. В Новгороде посол Татищев постарался уверить руководителей «государства», будто избрание на трон крещеного шведского принца является для ярославского Совета вопросом почти что решенным. Земские вожди писали, что, как только они узнают о содержании новгородского договора, о его соблюдении, о решении перекрестить принца, тогда они, обсудив дело с новгородскими представителями, пошлют к королю послов от всей земли бить челом о «государе королевиче» и примут необходимые постановления «о государственных и о всяких земских делах».
Как бы мимоходом Татищев потребовал, чтобы новгородцы не предлагали более северным и поморским городам присоединиться к своему «государству» без ведома ярославского Совета.
Татищев удачно завершил трудные переговоры и 1 июня 1612 года вернулся в Ярославль. Он без обиняков заявил, что от Новгорода нечего ждать добра. Если бы Совет предал гласности достоверную информацию о шведском вторжении и захватах, дальнейшие дипломатические переговоры с Новгородом стали бы невозможны. Земское руководство понимало это и обнародовало ложный отчет о посольстве. «Степан Татищев, — объявил Совет, — в расспросе сказал, что в Великом Новгороде от шведов православной вере никакой порухи, а христианам никакого разорения нету: все живут безо всякой скорби; принц же Карло по прошению Новгородского государства будет в Новгороде вскоре, а дается на всей воле Новгородского государства людей».
10 июня Пожарский известил города о начале переговоров с Новгородом и просил незамедлительно прислать в Ярославль «для общего земского совета изо всяких чинов человека по два и по три» с наказом об избрании царя «всею землею, кого Бог даст». Новгородские власти прислали в Ярославль полномочных представителей во главе с князем Федором Оболенским и дядей первого самозванца Смирным-Отрепьевым.
Во время переговоров с новгородскими послами князь Дмитрий Пожарский категорически отверг мысль о снаряжении Земским собором послов в Стокгольм и прямых переговорах со шведским королем. Москва, заявил он, уже посылала послов за польским королевичем, но все они томятся на чужбине в литовском плену. Когда шведский принц прибудет в Новгород и переменит веру, тогда ополчение готово начать переговоры «о соединенье» с «Новгородским государством», а иноверного принца земля Русская не примет.
На этот раз Пожарский четко и недвусмысленно выразил свое отношение к новгородско-шведскому договору. Сигизмунд, заявил Пожарский, хотел дать на царский престол сына своего, манил с год и не дал; а теперь вы (новгородцы) знаете, что делают ляхи с Московским государством. «Шведский Карлус король, — закончил свою речь князь, — также на Новгородское государство хотел сына своего отпустити вскоре, да по ся места, уже скоро год королевич в Новгороде не бывал».
Князь Дмитрий письменно предупредил новгородцев, что Земский собор согласен ждать лишь до исхода лета. Если шведский королевич не прибудет в Новгород к концу лета, тогда люди во всех русских городах придут в сомнение, потому что «великому государству без государя долгое время стоять нельзя».
Поскольку шведская королевская семья не помышляла ни об отпуске в Новгород принца Карла Филиппа, ни о его крещении в православие, переговоры между Ярославлем и Новгородом носили беспредметный характер. Речь шла о том, какая сторона извлечет больше выгод из дипломатической дуэли.
26 июля 1612 года новгородские послы были отпущены из Ярославля с поручением заключить формальное перемирие с «Новгородским государством».
Едва угроза шведского вторжения была устранена, Пожарский немедленно выступил с главными силами к Москве.
СУДЬБА ЦАРСКИХ СОКРОВИЩ
Войска Сигизмунда III удерживали смоленскую дорогу. Но в зимнее время передвижение по ней затрудняли как снежные заносы, так и действия многочисленных русских партизан — «шишей».
Трудная зима ослабила силы вражеского гарнизона в Москве. Терпя недостаток в продовольствии, ежедневно теряя людей, наемное войско роптало и отказывалось повиноваться своим командирам.
Летом 1612 года Гонсевский бежал из сожженного и разграбленного им города. Перед тем как покинуть Кремль, он потребовал, чтобы Мстиславский полностью рассчитался с «рыцарством» за два года службы. Его солдаты обшарили весь Казенный приказ.
Чтобы удержать наемников в Москве, польское командование несколько раз объявляло о повышении их жалованья. Оклады достигли фантастических размеров. Помощники Гонсевского сделали помету в ведомости казенного расхода: «Гайдукам счесть по триста рублев в месяц…» Прежде казна выплачивала по триста рублей только немногим членам Боярской думы, притом не на месяц, а на год. Но солдаты распоряжались в Москве как в завоеванном городе.
Когда из сокровищницы нечего было больше взять, наемники взялись за дворец, усыпальницу московских государей и монастыри.
Солдаты изъяли из сокровищницы царские регалии и разделили их между собой. На долю Гонсевского и солдат, покидавших Россию, достались две самые богатые короны. Одна принадлежала Борису Годунову, а другую начали делать для Отрепьева, но не успели закончить.
«Шапку» Годунова украшали два огромных камня, сверкавших искусно отшлифованными гранями. Корону Отрепьева украшал алмаз необыкновенной величины. В гнезде над алмазом красовался редчайший изумруд.
Боярское правительство не смело перечить Гонсевскому и поневоле согласилось передать вещи солдатам впредь до выплаты жалованья. Московский договор не предусматривал вывоза царских регалий за границу. Однако Гонсевский, покидая Москву, придрался к тому, что казна не полностью расплатилась с его солдатами, и объявил, что заберет регалии с собой на границу. Пусть бояре пришлют деньги вдогонку на рубеж, сказал он, и залог будет возвращен. Полковник вовсе не намерен был выпускать из рук сокровища. После вывоза за границу солдаты поделили сокровища между собой. Короны и прочие вещи были разломаны на части. Самый крупный камень с царских венцов, а также золотой царский посох присвоил себе Гонсевский.
Заруцкий зорко следил за тем, что происходило в стане врага, и использовал первый же подходящий момент, чтобы перейти от обороны к наступлению. Несколько тысяч казаков и ратных людей предприняли штурм Китай-города. Но прорвать неприступную линию укреплений им не удалось. Штурмующие понесли огромные потери.
Подмосковные таборы были обескровлены. Они не могли своими силами освободить Кремль. Но у Заруцкого были свои счеты с Ярославлем, и он пытался добиться решающего успеха до подхода Минина и Пожарского.
Переворот в пользу Лжедмитрия III посеял рознь и смуту в самом подмосковном лагере. Боярин Трубецкой и окружавшие его дворяне, оправившись от испуга, пытались организовать тайный заговор против самозванца. Пожарский не доверял Трубецкому и отверг его обращение. Он понимал, что немедленное выступление против казачьего «царька» сплотит сторонников самозванца