А Ассия с лицом убийцы качалась на шаре и глубоко дышала. Скорее бы ее акушерка пришла, взмолилась я, потому что такая роженица руки помощи оторвет, а потом скажет, что так и было!
Глава восемнадцатая
Черта я два я откосила от участия в родах! Но…
Несмотря на то, что все события с момента прихода доктора, а пришла она почти сразу же, выветрились у меня из памяти, ощущения-то остались! Ощущение чуда — появление младенца на свет. И у меня начинали дрожать руки, когда я вспоминала, как доктор передала мне завернутого в пеленку малыша. Конечно, мне дали ребенка после того, как его подержал Федро, но острота момента от этого не пропала. Маленький, легкий, красный, сморщенный, ребенок казался мне самым прекрасным созданием на земле.
Ассия потребовала, чтобы первое время я помогала ей с ребенком и старшими детьми. Я с радостью согласилась, но переживала — справится ли Грежо с моей кухней? Так что бегала бесконечно туда-сюда, из детской в трактир, но у всего этого был и плюс: меня переселили из моей каморки в хозяйский дом, а еще, к моему великому удивлению, из министерства пришла бумага, что мои отработки закончены. Это было неожиданно, я не поверила, но Федро пояснил, что меня амнистировали, потому что моя хозяйка стала добродетельной бонной.
Как я выяснила, только этим плюшки не ограничились.
Во-первых, Ерония заплатила Ассии десять тысяч гелдов и прислала три сертификата на обучение детей. Во-вторых, пришла огромная корзина со всем, что причиталось ребенку, но Ассия все раскритиковала. Мол, плохие ткани, плохо пошито и питание скверное.
— Если быть добродетельной бонной так выгодно, — невежливо заметила я, — почему их так мало?
У меня хватило ума спросить это не у Ассии, а у Федро. Он ожидаемо грустно ответил:
— Ты доживи еще до добродетельной бонны, Лилия…
Да, мне все понятно. И что детей могут отобрать, если мать или отец без работы останутся, и что Ассии со здоровьем повезло, да и, что греха таить, с мужем. Потому что первого ребенка в Еронии растить очень тяжело: все за свой счет, а богачи — ну, что богачам те десять тысяч и корзинка с вещами? Карманные расходы и тряпки, если даже Ассия их забраковала.
— Это король все придумал, — пояснял Федро, — насчет третьего ребенка. Ну, видишь ли, это ему позволили. Так-то он у нас неплохой, безвольный только. Ну, а куда его девать, сидит как декорация… Но, — он понизил голос, — мне кажется, что если бы ему волю дали, так дерьмово бы тут жить не было…
— А гвардейцы? — удивилась я.
— А что гвардейцы? Они министерству подчиняются. Король так, — повторил Федро, — что он есть, что его нет…
Да-да, Люся говорила то же самое. Странно, подумала я, обычно диктатор и есть… ну, король или кто там главный, а тут, получается, парламентская диктатура? Интересно, а в моем мире похожая система вообще есть или хотя бы подразумевается? «Три толстяка» какие-то, думала я, трясясь на диссфоре в центр города: у меня было важное поручение — купить все для ребенка по списку. Ну а что, там тоже всем министры заправляли, а наследник был очень даже ничего… Мир другой, а у людей все по-прежнему. Вот такие вот себе сказочки, размышляла я, разглядывая, как усиленно осужденные машут метлами. Сказочки наяву…
Диссфор ехал медленно, словно в пробку попал. Пробки здесь были, конечно, но не такие, как в моем городе, так, смех один, но я все равно вылезла и решила прогуляться. Спешить мне было некуда, кроме того, у меня были целых сто гелдов — подарок Ассии за посильное участие в родах и помощь, и я могла позволить себе поесть мороженое и посидеть с чашкой кофе.
Я прошла выше по улице и поняла, откуда пробка: точно такие же осужденные, как и я, мигранты, и это было прекрасно видно, что-то копали посреди улицы. Естественно, никого не волновало, что трафик теперь осложнен, копать обязательно нужно посреди дня.
К нужной мне кафешке я присматривалась давно: во-первых, ее хвалили и по всему городу висела реклама, во-вторых, был профессиональный интерес. Понятно, что к Федро за кофе и мороженым приходить не будут, но… как у них тут все устроено, как официанты работают, может, на кухню удастся заглянуть? Обмен опытом, так сказать? Но далеко идущих планов я не строила и просто присела на стул на самом краю веранды, потому что меня даже хостесс не встретила. А должна была, по идее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мимо меня сновали официанты в красочных одеждах. Они тащили подносы со всякими сластями — булочками-синнабонами, мороженым, смузи, все местное, но по виду похоже на наше. А меня будто не существовало и все!
Я просидела минут пятнадцать, слушая, как периодически гудят диссфоры в пробке и перекрикиваются осужденные и надсмотрщики. И наблюдала за суетой в кафе, убеждая себя, что все просто заняты и сейчас подойдет моя очередь.
Увы.
— Прошу, — с улыбкой сказала хостесс, указывая на соседний столик молодой паре с малышом. Парень сел, а девушка скривилась.
— Можно другое место?
— Простите, бонна, там слишком суетно для малыша, чем вам не нравится?.. — и хостесс, оборвав себя на полуслове, проследила за взглядом девицы, а потом извиняюще и смущенно мне улыбнулась.
Да-да. Мне все ясно, я уже проваливаю отсюда. Белые господа не хотят сидеть рядом с мигрантами. Я поднялась, сделав вид, что меня категорически не устроило обслуживание, и направилась к выходу. Была бы я помоложе и понежнее, разревелась бы. Сейчас — нет, хотя настроение резко снизилось.
«Зачем ты уезжаешь? К тебе там будут относиться как к человеку второго сорта!» — «М-м… как к человеку!» Увы и ах, не везде. Нет, я знала множество случаев, когда мои соотечественники прекрасно устраивались в других странах. Интегрировались в общество, заводили знакомства, путешествовали по новой родине, изучали язык, устраивались на хорошую работу и получали все блага. Знала и обратное — когда не устраивались и оставались некими изгоями, но они были виноваты сами: не учили язык, не общались с местными, не интересовались культурой, обычаями и…
Стоп, сказала я себе. Лилия, а ты? А я — второй вариант, а не первый, признала я и тут же подумала, что все-таки есть разница еще и между странами. Не всегда и не везде тебя примут, как бы ты хорошо язык ни знал и как бы отменно ни трудился. Значит, мне не повезло не только с собой, но и со страной. Да что далеко ходить, вон же…
Я посмотрела в сторону дорожных работ в тот самый миг, когда оттуда донесся крик. Не призыв или оклик, а крик ужаса и боли. Я оцепенела, люди вокруг тоже остановились и закрутили головами. Всем было интересно, а мне… а мне страшно.
— Доктора! — заорал кто-то. — Зовите доктора!
Осужденные и надсмотрщики засуетились, на улице стал собираться народ. Я, отмерев, начала пробираться ближе. Зачем? Мне надо знать, что ждет меня, если вдруг что?..
Но пройти мне не дали. Просто было много экипажей, диссфоров, я застыла у края тротуара и глазела. Из ямы вынесли человека, он крутил головой, казалось, был в шоке, но крови не было видно. Его положили, и надсмотрщик осмотрел его мельком, махнул рукой остальным — мол, работать!
— Лишь бы не работать! — сказал мужчина рядом со мной.
— Не говорите, боно. Эти мигранты такие ленивые! — подтвердила женщина.
— Ох, бонна, у меня была работница-мигрантка, — вмешалась еще какая-то старуха. — Наглая, каких поискать! Что ни скажешь — договор свой сует, мол, не обязана, время вышло, не прописано и все такое!
Э, подумала я, вот как надо. Ну да, мне повезло с хозяевами, что всегда могу и договориться, и вообще они лапочки, каких поискать. А если бы нет?
— Еще и крадут все, что плохо лежит, — кивнул мужчина.
— Лучше бы их тут не было!
— А работать тогда кому?
— Э-э…
Я уже не слушала. Нового ничего не узнаю, и да, черт, знакомо. Пусть и с другой стороны, но… Мужчина, который все это время лежал и вертел головой, под окрик надсмотрщика попытался подняться. Крови так и не было, но он был явно дезориентирован.