Она бросилась к двери.
— А-а-а!
— Что с тобой, черт возьми?
Тернер тоже вскочил.
— Осколок… — застонала она. — Нога ужасно болит.
— Господи! Миранда, не плачь!
Он быстро подошел к ней и во второй раз за вечер подхватил на руки.
— Я такая глупая! Просто чертова дура! — шмыгнула носом Миранда, стараясь не расплакаться.
Какой стыд!
Уж лучше боль, чем слезы.
— Не ругайся. Я ни разу не слышал, чтобы ты произносила бранные слова. Придется вымыть тебе рот с мылом, — пошутил он и понес ее обратно к дивану.
Никакие сердитые слова Тернера не заставили бы ее заплакать, но от его ласкового голоса рыдания подступили к горлу.
Он опустил ее на диван.
— Дай мне посмотреть, что у тебя с ногой.
Она покачала головой:
— Я сама.
— Не говори ерунды. Ты дрожишь как осиновый лист.
Миранда следила глазами за его движениями. Вот он подошел к шкафчику с винными бутылками и взял стоявшую наверху свечу. Потом вернулся к ней и поставил подсвечник рядом на столик.
— Теперь светлее. Покажи мне свою ногу.
Она нехотя позволила положить свою ступню ему на колени.
— Я такая глупая!
— Перестань это повторять. В тебе больше здравого смысла, чем во всех известных мне женщинах.
— Спасибо. Я… Ой!
— Не вертись. Сиди смирно.
— Я хочу посмотреть, что вы делаете.
— Если ты не акробатка, то вряд ли сумеешь, так что тебе придется довериться мне.
— Уже все?
— Почти, — он ухватил пальцами острый осколок и вытащил его.
Миранда вздрогнула от боли.
— Остался еще один… или два.
— А что будет, если вы все не вытащите?
— Я постараюсь.
— А если нет?
— Господи, какая же ты настырная!
Она улыбнулась:
— Есть такой грех.
Он тоже еле заметно усмехнулся:
— Если я не смогу вытащить все, то остальные сами вылезут через несколько дней. С осколками так всегда.
— Насколько проще было бы жить, если бы все плохое уходило само собой… как вот эти стекляшки, — грустно заметила Миранда.
Тернер внимательно посмотрел на нее:
— Само собой?
Миранда кивнула.
Он не сразу отвел глаза от ее лица и снова занялся «врачеванием».
Вытащив последний осколок, Тернер сказал:
— Готово. Не успеешь оглянуться, как все заживет.
Но ногу ее он не спешил отпускать со своих колен.
— Простите. Я такая неуклюжая.
— Не переживай. Со всяким бывает.
Он сказал это шепотом, а глаза смотрели на нее с нежностью. Неужели ей это показалось? Миранда подвинулась поближе к нему.
— Тернер…
— Я ничего тебе не сказал.
— Но я…
— Пожалуйста!
Миранда не услышала желания в его голосе. Но он рядом! Она ощущает его близость, вдыхает его запах… и хочет коснуться его.
— Тернер, я…
— Помолчи!..
Он потянул ее к себе, и она оказалась крепко прижатой к его твердой, мускулистой груди. Глаза у него сверкали, и она вдруг поняла — в этом не было сомнения, — что сейчас его губы приблизятся к ее губам. Так и случилось — губы, горячие и жадные, впились ей в рот. Он охвачен желанием, страстным и необузданным. Этому трудно поверить, даже подумать об этом невозможно. Но это так, она это поняла и от этого осмелела, почувствовала себя совсем взрослой. В ней проснулось женское начало, заложенное задолго до ее рождения, и поэтому ее губы сами припали к его губам.
Миранда ощущала крепость его рук. Она не помнила, как они опустились на подушки и как Тернер оказался поверх нее.
Он одержим страстью, он ее хочет. Только так можно было объяснить то, что он не в состоянии оторваться от нее, что его руки касаются ее, гладят, сжимают ее тело. Он безумно ее желает. Хочет боготворить ее, раствориться в ней…
Он со стоном шептал ее имя, и его дыхание согревало ее кожу. А когда она тоже прошептала его имя, руки Тернера переместились к вороту ночной рубашки. Минута — и все пуговицы почти мгновенно были вынуты из петель. Ему оставалось только спустить вниз тонкую ткань, обтягивающую упругую грудь. Он хотел большего. Хотел вдохнуть ароматный запах, вкусить тепло ее тела.
Губы ласкали ее шею, выступающие под нежной кожей ключицы. Он не мог остановиться — губы скользнули вниз, облизывая солоновато-сладкую кожу на груди. Его проняла дрожь, когда под языком оказались соски.
Великий Боже, как же он ее хочет!
Руки приподняли ее поближе к жадному рту. Этого мало. И ладони уже под подолом рубашки, скользят вверх по шелковистой коже ноги. Когда же его рука добралась до бедра, Миранда вскрикнула.
— Тише. — Он зажал ей рот поцелуем. — Ты всех разбудишь. И прежде всего моих…
Родителей.
Эта мысль отрезвила его подобно ушату холодной воды.
— О Господи!
— Что случилось?
— Миранда!
В его голосе прозвучал такой страх, словно он пробудился после кошмарного сна.
— Тернер, я…
— Тихо, — прохрипел он и скатился с нее так резко, что очутился на ковре.
— Тернер?
— Вставай.
— Но…
Он посмотрел на нее. Лучше бы он этого не делал! Ночная рубашка задрана почти до бедер, ноги… кто бы мог подумать, что они такие длинные и стройные. Ему захотелось…
Нет!
Он с величайшим трудом овладел собой.
— Ну же, Миранда! Поднимайся!
— Но я не хочу…
Он рывком поставил ее на ноги.
Тернер не хотел быть грубым, но ему совершенно необходимо было, чтобы она немедленно удалилась.
— Уходи! — приказал он. — Ради всего святого, если у тебя осталась хоть капля разума, уходи.
Она стояла и, ничего не понимая, ошеломленная, смотрела на него. Волосы у нее спутались, губы распухли. А он… он так хотел ее…
Господи, как же он ее вожделеет!
— Этого больше не повторится, — с трудом выдавил Тернер.
Девушка ничего не ответила. Только бы она не расплакалась, пронеслось у него в голове.
Он заставил себя стоять неподвижно и не приближаться к ней. Если двинется с места и дотронется до нее, то не сможет сдержаться.
— Ступай наверх, — глухо произнес он.
Миранда кивнула и выбежала из комнаты.
Тернер стоял и смотрел ей вслед. Черт бы его побрал!
Что ему теперь делать?
12 июня 1819 года
У меня нет слов.
Глава 8
На следующее утро Тернер проснулся с мучительной головной болью, которая была вызвана вовсе не выпитым накануне спиртным.
Лучше бы причина заключалась в бренди.
Миранда…
О чем, черт возьми, он думал?
Ни о чем. Очевидно, у него в голове вообще не было никаких мыслей.