— Снимай панели! — сказал Аюб.
— Так у меня инструментов нет, — выкрутился Халед.
— Снимай, снимай, — Рони протянул ему «лезерман» с открытой отверткой.
Халед вздохнул и полез в машину. Беременную отодвинули. Санитар вышел и встал между мной и Аюбом. Я показал ему место у машины, но через пару минут он снова влез, между Аюбом и Рони, по моему, этот парень специально заслонял линию огня. Мне это нравилось все меньше и меньше. Я прикрикнул на него, подтолкнув обратно. Халед ели ковырялся, но потихоньку снимал панели; чем ближе к концу, тем громче кричала беременная. Когда он взялся за предпоследнюю, рука санитара поползла в карман халата. Сквозь тонкую белую ткань просвечивало что-то черное. Это мог быть мобильник, а мог быть самодельный пульт и то и другое — опасно. Я решил, что лучше перегнуть палку, чем сдохнуть от взрыва бомбы на этом чертовом КПП. Медбрат внимательно смотрел на Халеда, пока я решал, как его обезвредить, чтобы рука в кармане не успела сделать никакой пакости. Конец моим сомнениям положил Зорик, аккуратно двинув парня прикладом в локоть, прямо перед носом у раскрывшей рот дамочки из WATСH. Медбрат взвыл от боли, выдернул руку и выронил мобильник, который я тут же подобрал. В это время Халед под присмотром Рони снял последнюю панель, обнажив коричневые пакеты, пучок разноцветных проводов и прикрученный изолентой мобильный телефон. Ничем, кроме взрывного устройства, это быть не могло. Беременная резко заткнулась, правозащитницы тоже. В следующую секунду произошло сразу несколько событий: с крыши раздался предостерегающий крик снайпера, санитар ударил Зорика ногой в пах и рванулся в сторону, а из чахлого кустарника на обочине, в двухстах метрах от КПП прозвучала длинная, во весь рожок автоматная очередь.
Услышав крик, мы все попадали на асфальт, причем Рони продолжал держать под прицелом всю компанию в машине. Санитар тоже рухнул, но как-то неестественно. Кустики мы размолотили подчистую, дружно открыв огонь из всех стволов; сзади из амбразуры, прикрывая нас, короткими очередями ударил пулемет, разметав остатки растительности. Мы осторожно приподнялись. «Санитар» лежал на спине, хрипя и кашляя, кровь заливала белый халат, стекая на асфальт, он поймал пулю прямо в грудь. Сзади противно визжала правозащитница. Через несколько минут приехала армейская скорая, врач и наш санитар пытались откачать раненого. Халед со связаными руками сидел в джипе погранцов. Мы с Зориком подошли к нему.
— Что ж ты, — начал по русски Зорик, — сначала с нами за жизнь разговоры разговаривал, а потом взрывчатку привез!
— А, что вы понимаете, сопляки. Вот завалят к вам ночью человек восемь таких уродов, — он кивнул на скорую, — которым, что таракана раздавить, что человека убить и скажут: не повезешь взрывчатку, мы убьем твоего старшего сына, потом — среднего. Чтоб вы делали, герои? — закричал он с надрывом.
— М-да, — только и смог сказать я, — попал ты, мужик!
Пограничники увезли всю компанию, причем беременная оказалась только на восьмом месяце и, вообще, резко сменила тон и начала орать, что ее заставили и все такое. Обе дамочки правозащитницы сидели около своей машины. Одна — рыдала в истерике, а вторая — отпаивала ее водой из бутылки. Вернулся Омер, весь перемазанный кровью.
— Если довезут, это — будет чудо! — сказал он.
«Юндай» Халеда увезли саперы.
В пятницу Мишаня снова договорился с Ави, и мы поехали за покупками; на этот раз, заинтригованный Габассо отправился с нами. Мишаня подвез нас нас к дому погибшей семьи, которую расстреляли на шоссе. Мы, скрепя сердце зашли в дом, но что мы могли сказать несчастным старикам, сидевшим шиву*, [17], враз потерявшим и детей и внуков. Мы только пробормотали слова сочувствия.
Накупив сигарет и всякой ерунды, мы уже собрались возвращаться, однако Мишаня решил, что не навестить местные силы самообороны будет невежливо. Запах шашлыка опять витал в воздухе, но в садике у Михалыча было пусто. Мишаня двинул «хаммер» вниз по улочке, завернул в переулок, тормознув у второго дома слева. На веранде мы увидели знакомую картину: мангал, шашлычок, водочка, закусочка. Михалыч что-то рассказывал, жестикулируя, как летчик после вылета. Рувимыч слушал, открывши рот. Нам они обрадовались, сразу усадили за стол, положили на мангал еще мяса.
— Розочка сегодня рано вернулась, поэтому решили тут посидеть, — извиняющимся тоном сказал Михалыч.
— А он как раз про Даманский байки рассказывал, про контузию свою, — кивнул Рувимыч, разливая нам водку.
— Почему же байки! — обиделся тот.
— Ладно мужики, не ссорьтесь! — прервал их Мишаня, — расскажите лучше, что это за терминатор местный, который на дороге троих террористов завалил?
— Да, Алекс мужик крутой, в Афгане служил, потом в милиции, опером. А тут я не знаю чем занимается, где-то в Тель-Авиве работает.
— Да, зверь-мужик, — поддержал Рувимыч, — иногда, глянет в глаза, ну вылитый волчара!
— За здоровье волчары! — Мишаня поднял стаканчик с соком.
— Обломал уродов, они, небось, думали опять на женщин и детей попадут, — поддержал Леха.
Мы чокнулись, выпили, налили по новой.
— Ну так вот, — продолжил Михалыч свой рассказ про контузию, — закончил я учебку, попал в ДальВО, механиком-водителем БТРа и пошла служба, погранвойска — зеленая фуражка. Вокруг тайга, как море. Летом мошкара жрет, зимой — холодина лютая. Застава наша, «Кулебякины сопки» называлась, на пятнадцать километров севернее острова Даманский стояла. Текла себе служба, наряды, да караулы. Потом с китайцами начались заморочки: сперва, все по мелочам. Просто границу по льду нарушали, ну мы их и гоняли, потом они драться стали, ну, а нашим только дай, парни-то все больше деревенские, здоровые, стенка на стенку идти привычные. Вот и летали у нас косоглазые по льду, правда увертливые, суки, были, хрен попадешь. Скоро им это надоело, стали палки приносить. А нашим, что в лоб, что по лбу. Так и дрались, на кулачках. В тот день китайцы с ночи на острове залегли. Утром наряд с соседней заставы их засек, наши подмогу вызвали и пошли разбираться. А китайцы их поближе подпустили и почти всех из автоматов посекли. Кто остался — в снег зарылись, да только, пограничникам тогда по два магазина полагалось, много не настреляешь. Нашу заставу по тревоге подняли. Летеха в БТР двадцать бойцов запихал, кого внутрь, кого на броню, оператор-наводчик двойной БК[18] для КПВТ[19] взял — и понеслись. Вылетели на лед, а там уже китайцы раненых добивали, кого — штыком, кого — в упор. Бойцы выскочили, в цепь развернулись и как вдарили, а мы с летехой им в тыл зашли, лейтенант сам за пулемет сел, двое через бойницы стреляли. В общем, ввалили им по полной. Китайцы отступать начали, тут я смотрю двое наших ползут, раненых, след за ними кровавый по снегу. Летеха тоже их заметил, «Стой!» — кричит. Тормознул я: лейтенант с бойцами выскочили и давай их внутрь затаскивать. Одного втащили и тут, как свет выключили. Вот и все; пришел в себя на снегу, голова как погремушка. В стороне БТР догорает. Летеха как раз снаружи стоял, когда в нас граната из РПГ попала, он меня и вытащил. Еще раненый выжил, которого БТР затащить не успели. На этом и кончилась моя служба, пока по госпиталям валялся, как раз дембель подошел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});