Как только стемнело, блок-пост стали обстреливать сразу с нескольких направлений, но не прицельно, а так, лишь бы не давать нам покоя. Обстрелы повторялись почти каждый час. Сменившись в два часа ночи, я улегся в койку, но сон не шел. Я лежал и непроизвольно прислушивался к воплям раций за стенкой. Каждая из них жила своей жизнью, на разных волнах что-то происходило. Одно из поселений охраняли резервисты, у них там было жарко.
— Говорит шестой, «грязнули»[14] обстреливают шин-гимель (ворота, ивр.), мы не можем высунуться! — надрывался голос в рации.
— Шестой, шестой, отвечайте на огонь, отвечайте на огонь! — требовал командным голосом чей-то бас,
— Не давайте им подобраться ближе!
— Помогите огнем, отвлеките их! — требовал шестой, — Мы не можем высунуться!»
На другой волне перекликались где-то патрули. Вдруг, сквозь весь этот шум густой мужской голос спокойно, как в соседней комнате, произнес на чистом русском: «Михалыч, не спи, к тебе пидарасы ползут». Я чуть не выпал из койки, а голос продолжал давать целеуказания: «Слева, там где тропка в оливковую рощу, как раз две жопы виднеются». «Спасибо, Рувимыч!.- отвечал прокуренный баритон, — Ща, я им организую!». Через пару минут снова заговорил Рувимыч: «Хорош шмалять, Михалыч, куда столько. Убежали они». «Твою мать, — вздохнул обладатель баритона, — опять не попал». «Ничего, ты вроде одного зацепил, он, сука, аж подпрыгнул». Затем воцарилась тишина, видно «пидарасы» решили найти себе другой объект для домогательств. Уже засыпая, я услышал, как голос за стенкой протянул: «Михалыч, ты б сказал жене, пусть халат одевает, когда ночью попить идет, а то отвлекает доблестных бойцов народного ополчения».
На следующий день мы решили организовать экспедицию в ближайшее поселение. Пятница, как никак, конец недели, а у них там «маколет» (небольшая продуктовая лавка, ивр.) есть. Можно вкусного прикупить, запас сигарет пополнить.
Созвонившись с Мишаней, мы договорились, что он свозит нас на своем драндулете. В полдень, сменившись с дежурства, мы отпросились за покупками. Составив список на всех, погрузились в Мишанин «хаммер» и двинули. Только Габассо предпочел поспать и остался. Через двадцать минут езды по серпантину мощное дитя американской автопромышленности легко вознесло нас на вершину холма. За двойным забором, густо опутанным колючей проволокой и спиралями Бруно, белели домики поселенцев. Справа от нас по склону спускалась красивая оливковая роща. Впереди за крепкими металлическими воротами стояла бетонная будка. Окна были заложены мешками с песком. Два аборигена, в гражданском, но в бронежилетах внимательно изучали нас, глядя поверх стволов М16. Мишаня вылез из-за руля и громко поздоровался, наверное его здесь хорошо знали, потому что ворота сразу поползли в сторону, а стволы винтовок опустились. Вкатившись в поселение и попетляв между живописными белыми, с красными черепичными крышами домиками, мы въехали на маленькую круглую площадь. Здесь располагалось здание местного совета, с гордо вьющемся перед ним на флагштоке бело-голубым флагом, и магазин. Несколько местных трепались на лавочке у выставленных товаров, на крыльце местного совета в прикольных позах грелись на солнышке три огромные дворняги. Над всем этим реял умопомрачительный запах шашлыка, который тянулся из палисадика одного из домов. Мы купили несколько блоков сигарет, два ящика Кока-Колы и кучу всякой ерунды. Я специально задержался и купил специи: еще вчера я увидел у нас на кухне целую коробку армейского шаббатного вина и решил сделать товарищам сюрприз, сварив ночью грог.
Покидав покупки в машину, Мишаня скомандовал: «За мной!», и повел нас на шашлычный аромат. Когда мы подошли к калитке, нашим глазам открылся вкопанный в землю стол, на котором натюрмортом зеленела закуска: зеленый лучок, помидорчики, огурчики, питы. На чурбаках у стола сидели два мужика лет пятидесяти: один небольшого роста, с животиком и лысиной, второй — высокий и жилистый, в тельнике под наброшенным на плечи дубоном (теплой армейской курткой). В стороне дымился мангал. Судя по пустой бутылке на земле и по одной «хорошо начатой» на столе, разговор шел серьёзный и по душам. Рыжий котяра лежал под столом и, жмурясь от удовольствия, покусывал кусок шашлыка, зацепив его когтистой лапой.
— Ты Рувимыч, доиграешься, — говорил высокий, не выпуская изо рта сигарету, — я Розке расскажу, как ты на нее ночью через прибор пялился, она ж тебе этот прибор знаешь куда…
— Побойся Бога, Михалыч, — с ужасом в голосе отвечал толстячок заплетающимся языком, — она ж у тебя это… огонь-баба, коня на скаку, это самое…, в горящую избу заткнет…,- а приборов всего два на весь поселок, я ж не специально, у меня сехтор наблюдения как раз краем в окно твоей кухни упирается.
— А ты, Рувимыч, попробуй свой сектор куды-нить в другое место упереть, например, в спальню Хаиму, — сказал высокий, тыча сигаретой в окно соседнего дома.
— Здорово, мужики! — гаркнул Мишаня.
— А, бойцы, милости прошу к нашему шалашу, — толстяк, пошатываясь, двинулся к калитке, открыв её, пожал нам всем руки. Михалыч в это время вытащил из под стола две скамейки.
— Вот — сказал Мишаня, — знакомьтесь, местные силы самообороны.
— Рега (секунду ивр.), — хором сказали мужики, разливая нам и себе водку.
Мишаня плеснул себе томатный сок и накрыл стакан ладонью.
— За знакомство! — провозгласил Леха, подняв одноразовый стаканчик.
Мы выпили.
— Кушайте, пацаны! — высокий протянул нам тарелку, на которой дымились нанизанные на деревянные палочки куски мяса вперемешку с луком и помидорами. Мы взяли себе по палочке шашлыка.
— Теперь и познакомимся, — сказал Мишаня, представляя нас всех друг другу. Я уже давно понял, что именно этих мужиков я слышал ночью по рации и решил их разыграть.
— А не вы ли, уважаемые, дежурили сегодня ночью? — спросил я, — А то утром приходили на вас жаловаться.
Вся компания с удивлением уставилась на меня, даже кот отвлекся на минуту от шашлыка.
— Ну было дело, — протянул сидящий напротив меня Рувимыч, — но че жаловаться? Мы ж трезвые были, Михалыч только одного подстрелил, и то не до конца, дык они, суки, тоже стреляли…
— Да не в стрельбе дело, — сказал я — сегодня делегация пришла от местных представителей «Исламского Джихада», говорят, мол, бойцы самообороны N-ского поселения их ночью по рации представителями секс-меньшинств называли, гомосексуалистами мол ругали, а у них с этим делом все в порядке, один даже жену притащил, чтоб подтвердила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});