Я завидую вам, герр старший инспектор. Всеми имеющимися силами. И я мог бы многое рассказать о своей зависти и чужой ненависти. Но бури, начинающиеся в сознании и заканчивающие бег своих вихрей рядом с сердцем, не интересны никому вне меня. Поэтому остаётся только спокойно кивнуть и ответить, чуть приподнимая уголки губ в дежурной улыбке:
— Понимаю.
***
Толпа зевак, собравшихся посмотреть на лимузин, рассосалась только с отбытием лавандового монстра в неизвестном направлении. Я вышел из дверей «Сентрисс» как раз в тот момент, когда двигатель машины грозно рыкнул на мешающих проезду людей, и те недовольно расступились. Водружение дивы под вуалью в недра грандиозного экипажа прошло без меня, но жалеть о прошедшем мимо моего внимания зрелище не хотелось.
Что всё это вообще означало? Сьюпы никогда не славились любовью к эпатированию общественности, наоборот, тщательно скрывали своё присутствие от случайных свидетелей. А сегодня перед моими глазами развернулось красочное, но невероятно нелепое представление. Что происходит? Резкая смена имиджа хороша для эстрадных звёзд и политиков, но не для тех, чьё призвание — оставаться в тени.
Я остановился неподалёку от места стоянки лимузина, застёгивая куртку и перебирая в уме бусины фактов, упрямо нанизывающиеся на нить логики в единственно возможном порядке. Лучшая защита — это нападение. Выставление сьюпа напоказ вполне можно сравнить с отчаянной контратакой. Но если так оно и есть... Требуется защита? От кого и от чего?
«Как жизнь молодая, пенсионер?...»
Лично для меня мысли не имеют вкуса, цвета и запаха. Даже эмоции не могу прочитать, как бы ни пытался: затачивали меня вовсе не для этого, да и с глубиной заточки перемудрили по неопытности и неосведомлённости. Я читаю только словесное содержимое чужих голов. Но иногда и по небрежно обронённой фразе можно безошибочно определить её автора.
— Спасибо, не жалуюсь. Какими судьбами здесь, До?
Я никогда не называю её полным именем. Потому что ей не нравится подаренное родителями «Дора», о чём было заявлено хоть и мысленно, но сразу и непреклонно, а мне дважды повторять не нужно.
— А то ты не догадываешься?
Я постарался добавить немного улыбки в мысленное: «Догадкам я предпочитаю факты, ты же знаешь», и мои старания не прошли незамеченными. Впрочем, кто-кто, а Дора, сколько я её знаю, всегда очень тонко различала именно оттенки эмоций.
— Хватит засорять эфир. Я устала. Хочешь поговорить, воспользуйся языком.
— Как пожелаете, фроляйн.
Поворачиваюсь лицом к окликнувшей меня старой знакомой. Да, всё течёт, всё изменяется, но только не наши привычки.
Тёмные от падающей с неба воды пряди неравномерно постриженных волос. Бледное лицо, на котором ярче всех прочих черт выделяется прилипшая к губе и почти потухшая сигарета. Свитер крупный вязки, бесформенный и необъятный, балахоном висящий на узкой, как щепка, фигуре. Широченные брюки с накладными карманами, приляпанными к месту и не к месту, массивные ботинки со стальными накладками на носках, ядовито-жёлтый платок с набивными чёрными черепами, повязанный на левое запястье. В целом, получается нечто среднее между нонконформиствующим подростком и вечным студентом, лишённое внешних половых признаков. Знакомьтесь: госпожа Дора Лойфель, практикующий сьюп.
— Работала?
— Я же не могу позволить себе нежиться на пенсии, — привычно съязвила она, но тут же посерьёзнела: — Да. Только что.
— По делу Нейман?
Сигарета перекочевала в другой уголок рта.
— Понятия не имею. Имена меня не интересуют.
— Кларисса Нейман. Женщина, выбросившаяся из окна.
— А... Да, она.
— И каков вердикт?
Дора нахохлилась, как воробей, и посмотрела на меня снизу вверх:
— Тебе-то что?
— Хочу получить подтверждение собственным выводам. Или опровержение, тут уж как кости лягут.
— Верно говорят: полицейским родился, полицейским и умрёшь, — с высоты прожитых тридцати пяти лет глубокомысленно заключила госпожа Лойфель. — Задело за живое?
— Скорее, за мёртвое.
— Нарочно интригуешь?
Рассказывать всю подоплёку заинтересованности я не стал бы и самому близкому другу, а уж для давней соперницы хватит и намёка:
— Я прохожу свидетелем.
— Выброса, что ли? — хихикнула Дора.
— Обстоятельств, предшествующих самоубийству.
— Ага! — Она ткнула указательным пальцем мне в грудь. — Читал уже?
— Только косвенные улики. Но поскольку твоё мастерство, несомненно, выше моего, я...
— Льстить ты не умеешь. А не умеешь, не берись.
Можно было бы пуститься в долгие и утомительные объяснения, что я, действительно, не умею льстить, поэтому озвучиваю свои настоящие ощущения, но зачем тратить время, если результат известен заранее? Дора отнюдь не кристально чиста и светла, и это ни для кого не секрет, а других мы меряем по себе, потому что иначе просто не получается. Человек, у которого рыльце в пуху, никогда не поверит в искренность собеседника. Обидно? Нет, прекрасно! Что может быть желаннее, чем спрятать свои истинные намерения от окружающих и тем самым сохранить крепость своей души в неприкосновенности? Только осознание бесконечной свободы. Я разучился скрывать свои мысли именно когда понял: они не нужны никому, кроме меня. Да и мне не особенно.
— До, я не льщу. Я обращаюсь к тебе, как к высококлассному специалисту. За консультацией.
— Консультации никто не проводит бесплатно, Джек.
— Какова цена?
Она перестала жевать кончик сигареты и взглянула на меня глубокими омутами болезненно блестящих глаз:
— Есть кое-что, от чего я бы не отказалась.
Обычно когда женщина произносит подобную фразу, речь идёт только об одной возможной услуге, на которую способен мужчина. Но в случае госпожи Лойфель глупо было бы предполагать требование интимной близости. Хотя бы потому, что в постели Дора предпочитает партнёров своего пола.
И всё же, её голос подрагивает именно так, будто нам предстоит быть вместе. Или очень-очень близко друг к другу.
— Ммм?
Дора тряхнула мокрыми волосами:
— Так что ты хочешь знать?
— Касательно платы...
— Позже.
— Хорошо, — внезапный уход от темы показался мне странным, но с желаниями женщины невозможно, а главное, бессмысленно спорить. — О чём думала фроляйн Нейман в последние минуты своей жизни? И главное, как думала?
Госпожа Лойфель разочарованно посмотрела на окончательно пришедшую в негодность сигарету и щелчком пальцев отправила поникшее табачное изделие на булыжники мостовой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});