«На базар, — про себя отмечает Ковалев. — Наверное, из соседнего хутора».
Обычно в эту пору в воскресные дни улицы Котельниково наполняются гомоном — на базары из близлежащих станиц и хуторов съезжается много народу. А сегодня улицы словно вымерли.
Невеселые думы одолевают начальника районной милиции Ковалева. Третий месяц, как прибыл он сюда, в Котельниково, из станицы Нижнечирской, где тоже работал начальником милиции.
Новое назначение свалилось, как снег на голову. Вызвали к телефону из управления милиции, приказали сдать дела помощнику и как можно скорее прибыть в Котельниково. И вот уже третий месяц чувство какой-то тревоги не покидает Ковалева. Симптомы скрытой опасности Ковалев улавливал и в настороженном шепоте казаков, умолкавших при появлении начальника милиции, и в крикливых вопросах, когда случалось в хуторах выступать, и даже в сегодняшней настороженной дремоте улиц.
Шел март 1930 года. Бурлили, клокотали от перемен хутора и станицы. Новое неудержимо рвалось к жизни, а где-то рядом, используя временные трудности и ошибки, глухо бродило старое, норовя озлобленной накипью выплеснуться наружу.
Дежурный по отделению доложил об обстановке. Как будто ничего особенного. Доставлен подвыпивший казачок, который среди ночи во всю мочь горланил на улице, стучал в окна. Сейчас он сидел, сгорбившись, в комнате для задержанных и хмуро твердил:
— Да ничего такого и не было. Это по злобе соседи наговорили. Шел от кума домой, никого не трогал, и на вот тебе...
Бойкая бабенка, сидевшая в приемной, увидев Ковалева, зачастила:
— Что это делается, товарищ начальник, а? Где же видано, чтобы беззащитную женщину обижали? И это милиция — защитник трудового народа...
— В чем дело? — скрывая острое желание осадить эту тарахтушку, спросил Ковалев.
Поправив платок, женщина плаксиво начала рассказывать:
— Ни за что. ни про что участковый вчера при свидетелях забрал бутыль с самогонкой, протокол составил да еще пригрозил штрафом. С каких достатков я платить буду, и за что такое наказание?
— Товарищ начальник, — вмешался дежурный, — ее уже предупреждали, чтобы бросила свое занятие. А ей хоть бы хны...
— Правильно поступил участковый. И штраф придется платить. Хлеб на самогонку переводить никому не позволим, — отрезал Ковалев. — А еще раз уличим — в суд передадим дело. Вот так.
Бабенка сникла, укутавшись в платок, шмыгнула в дверь. Отпустив дежурного, Ковалев достал из сейфа бумаги, занялся ими. На «канцелярию», как называл он различные служебные бумаги, запросы, на их исполнение времени у Николая Ивановича вечно не хватало. И потому только сейчас, когда выдался спокойный денек, можно было прочесть их, не торопясь, обмозговать. Ох, эти бумаги! Накапливаются быстро, и сколько ж они времени требуют...
Углубившись в «канцелярию», Николай Иванович не заметил, как просидел до полудня. Напомнила жена Анна Ефимовна вместе с шестилетним сыном.
— Вот где ты, пропащий? — проговорила она с мягким укором. — Люди добрые уже пообедали, а он еще в рот ничего с утра не брал.
— Папка, пойдем, — потянул отца Толик. — Пойдем!
— Сдаюсь! — засмеялся Николай Иванович, подчиняясь...
Они еще садились за обеденный стол, как скрипнула дверь и в комнату вошел Сергей Мидцев — помощник Ковалева по оперативно-розыскной работе.
— Хлеб да соль! — проговорил он, снимая шапку.
— Садись к столу, — пригласила Анна Ефимовна.
— Сыт во как, — Сергей для убедительности провел рукой по горлу. — Вы обедайте, а я пока покурю на кухне.
Николай Иванович понимал, что Сергей зашел к нему неспроста — видно, случилось что-то непредвиденное. Он вяло отхлебнул несколько ложек щей и отодвинул от себя тарелку.
— Понимаешь, дело какое, — зашептал на улице Сергей, оживленно блестя глазами. — Банда объявилась. Один верный человек мне сообщил. Нужно брать, а то они, сволочи, подкрепление с хуторов поджидают, опять заваруху хотят поднять.
— А не врет твой верный человек?
— Нет, ручаюсь за него. Я уже и в ГПУ об этом доложил. Приказали ночью выехать на операцию.
— Раз такое дело — поехали, — согласился Ковалев.
— Николай Иванович, — в голосе Сергея послышались умоляющие нотки. — Разреши, я вместо тебя операцию возглавлю?
— Это почему же? — удивился Ковалев.
— Ты женатый человек, ребенка имеешь. Неровен час... Ну сам понимаешь, поберечься нужно...
— Нет, Сережа, — ласково, но твердо заметил Ковалев. — Операцию возглавлю сам. В этих делах я стреляный воробей. А ты побудешь тут за меня. Тоже дел хватит.
За эти три месяца Ковалев привязался к своему помощнику. Сергей был смелым парнем, умел толково решать вопросы. Недаром же он за год (пришел в милицию по комсомольскому набору) вырос от агента уголовного розыска до заместителя начальника отделения.
— Николай Иванович, — обиженно сказал Сергей, — может, раздумаешь? В крайнем случае, хоть тут не оставляй...
— Разжалобить стараешься? Ну ладно, с собой возьму, но смотри, номер какой-нибудь не выброси.
— Спасибо! — вспыхнул Сергей. — Как прикажете, все сделаю. Вот увидите.
Оба умолкли. Сергею было радостно оттого, что вот он, наконец, дорвался до настоящего дела — не то, что ловить заурядных жуликов, разбираться с делами о самогоноварении или бродяжничестве.
На десять лет был старше Ковалев своего помощника. Но сколько пришлось за эти годы хлебнуть всякого лиха — другому за всю жизнь и малой толики такого не достанется.
Девяти лет остался Николай вместе с тремя младшими братьями без родителей. Жили у деда, а когда вскорости и его не стало, пошли по миру. За кусок хлеба, миску щей гнул спину на богачей с утра до ночи. В семнадцать лет ушел добровольцем в Красную Армию, приписав себе для солидности пару лет.
И закрутил парня вихрь революции. На фронт, правда, не попал, кадетов не бил. Направили в батальон ВЧК на внутренний фронт — порядок охранять. Но этот фронт мало чем отличался от передовой. Редкая ночь обходилась без тревог, выстрелов, настоящих боев.
И даже в двадцать первом, когда закончилась гражданская, для Ковалева и его товарищей война продолжалась. В первых числах января батальон срочно подняли по тревоге. Вместе с курсантами пехотных курсов, расквартированных в Царицыне, посадили на бронелетучку. Застучали колеса, отмеривая версты в морозной мгле. Ехали бойцы усмирять новоявленную контру. В Михайловке поднял восстание караульный батальон под командованием офицера Вакулина.
На рассвете бронелетучка запыхтела у железнодорожного моста, перекинувшегося через замерзшую Медведицу.