Читать интересную книгу Первая императрица России. Екатерина Прекрасная - Елена Раскина

Глава 2. Царица в стане русских воинов

Татарские чамбулы[31] вынырнули из предрассветного тумана в нескольких верстах от лагеря неожиданно, словно ночные призраки. В грозном молчании, чтобы не будить боевым кличем свою союзницу-тишину, понеслись они темной лавиной, охватывая стоявший на аванпостах[32] драгунский полк полковника Петца.

Крепко спалось после изнурительного похода и молдавского вина российским драгунам. Снились им убогие родительские избушки в тульской или рязанской земле, запах свежего ржаного хлеба да веселые хороводы светлокосых босоногих девчат… Поздно услыхали мучительно боровшиеся с дремотой дозорные тяжкий гул земли под копытами крымских бахматов[33]. Затрещали сполошные выстрелы застав, истошно заверещали кавалерийские рожки, закричали хриплыми со сна голосами офицеры, созывая в строй свои роты и эскадроны. Толком не проснувшись еще, солдат привычно находил рукой пряжку от портупеи с палашом, просовывал голову в панталер[34] фузеи, хватал служившее ему подушкой седло и бежал искать своего коня. Пастухи вскачь гнали от реки коней с раздутыми от воды и свежей травы боками, но тяжел был бег измученных многодневным голодным переходом драгунских лошадей. Татары с устрашающим визгом накинулись на табун со всех сторон, рубя пастухов кривыми саблями и сшибая их страшными палицами из конской челюсти, пугая и разгоняя коней. Со сладким для уха степняка характерным чавканьем защелкали тетивы тысяч луков, и леденящее душу пение стрел обрушилось на всполошенный драгунский стан с неба. Пронзенные длинными оперенными молниями солдаты, испуская отчаянные вопли и проклятия, валились на землю.

Считая дело потерянным, полковник Петц, тучный и важный немец, бросился ничком и, несмотря на солидное брюшко, пополз прочь от того места, где умирали его солдаты. Укрыться в густой траве, добраться до реки, спрятаться в камышах – только бы выжить! Какое дело ему, швабскому дворянину с баронской короной в гербе, до этой варварской сволочи, годной только под розги профоса[35] и неприятельский свинец? Страстные лютеранские молитвы герра полковника, как видно, были услышаны небом. Жесткая рука перегнувшегося с седла молодого татарина схватила его за шиворот и оторвала от земли. Увидев толстое лицо пленника, его тонкую ночную рубашку с брабантскими кружевами и холеные руки в перстнях, степной воин опустил саблю, почтительно поклонился и даже укрыл дрожащие жирные плечи герра Петца своей овчинной буркой. Такую завидную добычу надо беречь: за нее можно взять богатый выкуп!

– Сбей ряды! Спиной к спине, ребята! Заряжай… Кладь, товсь, пали!! – надсадно орали поручики и капитаны, у которых не было семи поколений предков с рыцарскими гербами и которых в писцовых книгах дьяки писали, словно холопов: «ондрюшками» да «федьками», «худородными детьми боярскими». Под градом стрел спешенные драгуны собрались под свои значки и штандарты в неровное каре. Солдаты с матерщиной забивали в стволы фузей заряды. Горячим залпом шарахнуло в лицо татарской коннице, и она отпрянула от каре, спасаясь от потерь. Но потом, прежде чем русские успели перезарядить, крымцы налетели снова, осыпали их новым градом стрел и опять стремительно отхлынули, уходя от второго залпа. Так повторилось еще раз, и еще, и еще… Словно раскачивался чудовищный в своем однообразии маятник боя, ударяя – кого стрелой в горло, кого пулей в грудь.

Лишь только загремели первые выстрелы, лагерь российской армии пробудился и зашумел, готовясь к битве. Фельдмаршал Шереметев уже принимал сбивчивые рапорты от нескольких примчавшихся с аванпостов верховых драгун, из тех, кто успел увернуться от татарской сабли.

– От крымского хана авангардия пожаловала, государь, числом до нескольких тысяч! – через минуту докладывал он Петру Алексеевичу, которому двое денщиков-преображенцев через силу натягивали жесткие, негнущиеся ботфорты. – К шанцам басурманы не сунутся, артиллерии нашей опасаючись, однако драгунский полк Петца в великой конфузии. Лошадей у них угнали и приступают со всех сторон. Я скомандовал коннице седлать, однако больно худоконны наши после похода, в строю стоят – шатаются…

– Казаков! Казаков герру полковнику Петцу на выручку! – распорядился царь.

– Не больно-то надежны казаки, бунтуют с самого Днестра, – проворчал Шереметев и хитровато сощурился. – Быть может, великий государь, велишь молдаван Кантемировых в бой послать? Поглядим, каковы в деле его каралаши!

Петр резко встал и тяжело притопнул ногами, вбивая их в ботфорты. Денщик подал ему красный солдатский камзол.

– Тому и быть! – повелел Петр, вдевая в рукава длинные жилистые руки. – Молдавскую кавалерию – в поле, наших драгун – следом! Отогнать басурман на версту, на две – и немедля назад, дабы хан в засаду наших не завлек по своему обычаю. Твоя команда, Борис Петрович!..

* * *

Свежая молдавская конница вылетела из ворот лагеря, словно стрела, и тотчас рассыпалась по полю веером сотен. Подражая татарскому строю, каралаши охватывали неприятеля широким полумесяцем и, подражая татарскому кличу, оглушительно гикали, свистели и выли. Это были такие же природные воины Дикого поля – бескрайнего и обильно политого кровью народов равнинного пространства от Причерноморья до польской и русской границ, на котором веками дрались их деды, прадеды и прадеды их прадедов.

Но татары, ломавшие упрямое драгунское каре, были готовы к такому обороту событий. Их дозоры зорко следили за лагерем «московитов» и вовремя упредили своих вождей. Из-под бунчуков с конскими хвостами, определявших на поле боя положение полновластных мурз-тысячников, призывно запищали пронзительные сигнальные дудки. Крымцы, впитавшие с молоком матери закон извечный степной войны: «Бей слабого врага, от сильного – беги!», поспешно бросали битву. Во весь скок своих резвых мохноногих бахматов они уходили в спасительные просторы равнин. Ловко оборотясь в седле, задние спешили послать навстречу мчащейся молдавской коннице несколько метких стрел. Каралаши в ответ выпустили вслед татарским чамбулам дождь своих стрел и град пуль, но настигать врага не спешили. Всем им, от полковника до последнего слуги-коновода, было известно, чем грозит степная война чрезмерно увлекшимся преследованием воинам… Черепа неразумных храбрецов с незапамятных времен скалятся из седого ковыля предостережением живущим!

Изрубив несколько десятков отставших татар, каралаши начали натягивать поводья, окорачивая горячий бег коней. Осторожно, сотня за сотней, они стали оттягиваться назад, следя за уходящим противником, в любую минуту готовые встретить его хитроумный выпад своим маневром. Выстоявшие в страшно поредевшем под стрелами каре драгуны полка Петца встречали своих избавителей радостными кликами. На помощь уже спешила из лагеря вымученной рысью российская кавалерия, катились повозки собирать раненых и погибших… С той минуты, как ударила первая стрела, прошло менее часа!

Из всех этих событий Екатерине, разбуженной тревогой в российском лагере, удалось стать свидетельницей только разговора Петра со старым фельдмаршалом. Не прощаясь, Петр размашисто вышел из шатра. Всегда, когда неотложные дела звали его, царь словно переставал замечать ее существование. Екатерина свыклась и смирилась с этим: что значит перед величием зовущих его свершений тихая привязанность женщины, брошенной судьбой на его жесткое ложе? Ее удел – найти в вихревом водовороте грозного времени свое место, на котором она сможет помочь ему… Ему и тем, кто идет с ним, оговорилась про себя Екатерина. Ее Петер обладал взглядом гиганта: со своей высоты он просто не замечал чувств и невзгод обычных людей. Для этого существовала она, Екатерина: она ступала по земле рядом с ними, и в ее словах их голос мог достигнуть ушей царственного супруга.

Екатерина села на скрипучей походной кровати и поискала ногами холодные с ночи туфли. Кликнула комнатную девушку Фиму Скоропадскую, велела быстрее подавать платье. Не успела заспанная фрейлина закончить простой походный туалет Екатерины, как сквозь полог шатра донеслись нестройные крики солдат, на все голоса вопивших приветственное: «Виват!»

– Фима, посмотри, что там! – попросила Екатерина.

Бойкая украиночка, дальняя родня поставленного Петром гетмана, сделала политичный книксен, совсем не вязавшийся с ее темным загаром и простым нарядом, стремительно выпорхнула из шатра. Не прошло и минуты, как она стремительно же влетела обратно, возбужденно голося:

– Ой, дивитесь швидче, Катерина Олексiiвна, там молдавани з сечи прийшли, усi такi гарнi лицарi!! Они татар пленных гонят!

Фима с удивительной легкостью перескакивала с русского языка на украинский, нимало не заботясь о том, что Петра Алексеевича злило наречие вольнолюбивых малороссов.