надо сначала оторвать от России. Весьма умно и очень тонко. Гадко, правда, но что поделаешь – политика. Хотя не стоит за каждой гадостью, написанной про Абхазию по-русски, видеть козни Грузии. Шакалу вовсе не обязательно платить за то, чтоб он был шакалом.
Не грузины сделали так, что большинство российских СМИ – либеральные. Это ж, господа, парадоксальнейший парадокс: либеральная идеология в России пользуется поддержкой не более, чем 1% населения, а вот наши СМИ – преимущественно либеральные. То есть прозападные, то есть – антироссийские и соответственно – антиабхазские. Когда хамоватый абхазский батюшка кричал мне: «Все российские журналисты – прозападные», он ведь был прав. Но российская журналистика не выражает мнения ни Российского государства, ни русского народа. Наши журналисты враждебны абхазам постольку, поскольку они и русским враждебны. Неужели мы позволим этим шакалам поссорить два народа? Дай Бог побольше выдержки и русским, и абхазам.
Юмор в коротких штанишках
Как-то в Абхазии мне подсунули ксерокопию публикации очередного российского шакала. Его фамилию я не запомнил, а вот название публикации врезалось в память: «Кавказ ценит руку секущую, а не руку дающую». Основная мысль – чем больше Россия помогает Абхазии, тем больше абхазы наглеют. Приведено среди прочих кричащее доказательство вопиющей абхазской наглости.
Проходит наш журналист мимо здания, на котором написано: «Сухумская мечеть», из одежды на нем только шорты, и вот абхазский мальчик говорит ему: «Мужчина, оденьте рубашку». Столкнувшись с вполне ожидаемым отказом, мальчик сурово говорит: «Я сейчас взрослых позову». Разъяренный такой наглостью журналист и сам уже требует: «Давай, зови взрослых». Дальше было скучно, конфликт исчерпали на уровне словесной перепалки.
Что тут интересно – этот журналист явно воспринимал себя в качестве передового представителя цивилизованного мира, на которого набросились местные дикари, предъявляя вопиющие по своей дикости требования. И в чем же заключались те «права человека», которые он с такой горячностью бросился отстаивать? В том, чтобы ходить по столице в одних трусах, деликатно именуемых шортами. (Я знаю это место в Сухуме, оно – на значительном удалении от пляжа и от набережной).
Этому спесивому и надменному дикарю, который считает себя мерилом всех вещей, остается лишь пожелать ходить по Сухуму в одной набедренной повязке и с каменным топором, тогда, надо полагать, ни кто его не остановит. Что возьмешь с одичалого? А пока этому дикарю ещё пытаются напомнить, что он находится в городе, где живут цивилизованные люди, и в одних трусах здесь ходить не принято. Значит, его не считают совершенно безнадежным, так ведь он же обижается. Интересно, каких прав он завтра для себя потребует в связи с тем, что Россия оказывает Абхазии финансовую помощь? Захочет ходить по Сухуму вообще без трусов?
В Абхазии я никогда не хожу в шортах. У себя дома и никогда в них не ходил, а вот в Абхазии по молодости бывало. Помню, однажды натянул шорты, футболку, напялил панаму, стою, жду жену, а наша квартирная хозяйка говорит мне: «Видишь, как у нас хорошо? У себя дома не стал бы так ходить». Она вовсе не пыталась меня подколоть, всего лишь обратив внимание на одно из преимуществ южного отдыха. Но я задумался. Неужели я действительно настолько неуважаю абхазов, что позволяю себе одеваться здесь так, как никогда бы не оделся в родном городе? Больше я ни разу не одел в Абхазии шорты.
А сейчас и у нас в Вологде летом половина мужиков ходит в шортах. Стараюсь их не осуждать, но смотреть на них до крайности неприятно. Они оскорбляют как минимум эстетическое чувство. А когда вижу седовласого респектабельного джентльмена в шортах, просто не могу понять, что заставляет его так унижаться?
Хотя на самом деле я всё понимаю. Это «дух времени». Именно этот «дух» превращает мужчин в клоунов. «Сейчас все так носят». Но мы же люди, а не обезьяны, и кроме способности к подражанию у нас есть ещё и собственный разум, и личная воля. Можно, конечно, сказать вслед за Пушкиным: «К чему напрасно спорить с веком? Обычай – деспот меж людей». Но это смотря о чем идет речь. Уличные мужские трусы, это не просто очередной обычай, это воистину знамя нашего «расшатавшегося века». «Век» хочет только одного – чтобы всё было по кайфу. «Век» требует облегчить себе существование во всём, вплоть до мелочей. В жару ведь в трусах легче, чем в брюках Но неужели в легких летних брюках так уж тяжело? Ну не очень тяжело. Но мы хотим, чтобы было ещё легче. Но ведь завтра для облегчения они снимут и трусы, послезавтра будут публично совокупляться на пляжах. А дальше? Предел-то есть? И не лучше ли включить в себе механизмы торможения уже сейчас, пока не дошло до полного беспредела?
Это не просто беспредел в одежде или в публичном поведении. Эта проблема глубже. Навязывает нам трусы вместо брюк тот самый «век», который с утра до вечера говорит о правах и ни чего не хочет слышать об обязанностях, который исключил из своего лексикона слово «долг». Обязанность, долг – это тяжело, трудно, это… «не по кайфу». Ходить по улице в трусах мужчину побуждают те же причины, которые побуждают его избегать воинской службы. Это стремление к максимально возможному облегчению бытия. Ребята, это не просто погано и смешно. Это страшно.
Лежу у себя в комнате, которую снимаю у Алексея. В брюках, но без рубашки. Слышу, Алексей кричит: «Сергей, иди кофе пить». Одеваю рубашку, застегиваюсь и только после этого выхожу. Хотя мы у него в саду, и женщин здесь сейчас нет, но какое это имеет значение? Мы – уважающие себя мужчины. В такие минуты я чувствую, что Абхазия – это мой мир.
Абхазы не ходят в шортах. Ни одного абхазского мужчину вы ни когда не увидите в шортах. И я ни когда не хожу в шортах не потому, что хочу быть похожим на абхаза, а потому, что хочу быть похожим на человека. Иногда это приводит к забавным последствиям. Мне сказали, что в ущелье сейчас берут плату за вход, а я там был несколько раз, и ни кто не предложил мне купить билет. Кажется, это потому, что я в брюках, то есть не похож на отдыхающего, а для местных вход бесплатный.
Мы сидим с Нодаром у него на участке, оба в брюках и рубашках с коротким рукавом, то есть одеты вполне по-человечески. Но он неожиданно говорит, показывая на свой короткий рукав:
– Я ни разу в жизни не видел, чтобы мой отец вот так ходил. И маму я никогда не видел без