Читать интересную книгу Курбан-роман - Ильдар Абузяров

Когда Абдул впервые пришел в парикмахерскую (это случилось пару месяцев спустя после смерти матери, которая приноровилась стричь его сама), его оглушил характерный запах духов и лаков. Словно тебя душат едким газом и ты проваливаешься в сладкое небытие.

Сразу пришли на ум газовые камеры Гиммлера. На полу валялись еще неубранные волосы и ногти предыдущего клиента.

Это первое, спустя десятилетия, посещение работников ножа и второго ножа, а посередине винтик, запомнилось Абдулу еще и потому, что он долго не мог решиться на стрижку вне пределов родной ванной комнаты. Это-то в конце концов и послужило поводом для ссоры с невестой и ее мамой, которые заподозрили Абдула в увлечении рок-музыкой, которой он действительно увлекался.

– Ты что, рокер? – спросила невеста.

– Да, – не возмутившись, подтвердил Абдул.

– Ну, это так несерьезно, – пытаясь сохранять спокойный философский тон, заметила невеста Индира. – Так безалаберно по отношению к жизни.

– Но это длится дольше, чем мы с тобой встречаемся.

После этой фразы Абдул оказался свободен. И даже не в результате крупной ссоры, это было внешним, а, скорее, потому, что в глубине души не желал этого брака, продолжая даже при наличии невесты часто и подолгу засматриваться на других девушек. И, зная это, совесть Абдула требовала отмщения-наказания.

Вот таким образом Абдул, потеряв невесту вслед за матерью, оказался в частной уютной лавочке палачей-парикмахеров, где та самая плотная девушка с пухлыми сильными руками настойчиво усадила Абдула в глубокое мягкое кресло с внушительными подлокотниками, какие, наверное, бывают на электрическом стуле. Если честно, ни кресло, ни сама парикмахерша Абдулу поначалу совсем не приглянулись. Он ожидал чего-то более изощренного.

Но Сарижат знала свою работу хорошо – а это самое главное. Засунув за шиворот Абдулу кусок неглаженой холщовой материи, отчего тот сразу почувствовал себя мучеником, дервишем, добровольно избравшим путь очищения тела через истязание грубым покрывалом, Сарижат собрала его волосы в кулак, отмеряя их длину. Но одновременно Абдул почувствовал и приятную истому, ощутив себя вновь капризным ребенком или маленьким маменькиным садомазохистом, которого тащат за шкибон с улицы.

Ведь точно таким же быстрым и решительным движением его мать запихивала за шею Абдулу неприятно-колючую салфетку, усаживая за обеденный стол перед пищей, которая напоминала четырехлетнему Абдулу волосы и ногти в бульоне – и чего тут, спрашивается, есть? Ведь грибной суп это не лимонное пирожное с клюквенным морсом.

– Чего пожелаете? – спросила парикмахерша Сарижат, посмотрев Абдулу прямо в глаза через зеркало. В первый раз она и не догадывалась, кем мечтает видеть себя Абдул: Делоном, Бэкхемом, Рональдо или Щварценеггером или, если это еще возможно, просто Абдулом. Но так трудно остаться самим собой после смерти матери, которая только одна тебя и стригла и только одна знала, кто ты. Впрочем, и кем тебе лучше стать – тоже.

– У вас есть каталог с прическами? – нашел выход из затруднительного положения Абдул.

Девушка протянула Абдулу коллекцию модных журналов. Среди моря экзотических стрижек, напоминающих всевозможные соцветия, начиная от кактусов и заканчивая лианами, Абдулу больше всего понравилась прическа главного бербера и его кумира Зидана, который рекламировал вовсе не прически, а кофе “Пеле” – и с каких это пор?

– Может быть, постричь меня ярусами, – предложил Абдул, – как кофейные террасы в Йемене?

– Я думаю, вам не пойдет неравномерная стрижка крутыми уступами, – не уступила прихоти Абдула Сарижат. – У вас слишком широкое восточное лицо, брови дугой. У вас выступающие скулы и раскосые глаза. Вам лучше подойдут плавные переходы.

– Договорились, стригите по своему усмотрению. – Абдул откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, собираясь предаться несбыточным мечтам.

– Хорошо, – согласилась девушка. – Но сначала нам нужно вымыть голову.

– Вы хотите сказать, что у меня грязные волосы? Но я их мыл только вчера, – без особого рвения попытался защищаться Абдул.

– Я хочу сказать, что ваши волосы очень отросли. Волосы слишком длинны и не промыты до корней. Им, как в пустыне Гоби летом, не хватает воды, а если нет воды, они начинают питаться накопленными запасами. Ваши сальные железы очень активны.

Надо сказать, что был самый разгар пекла пепельного июля. Того самого, с мягкими липкими руками, что прикасаются к твоему телу, как мягкие, но настойчивые руки парикмахера.

После этих прикосновений Абдул сразу избавился от ироничного настроения. Ведь казнь не располагает к иронии.

Нигде так не расслабляешься, как в кресле парикмахера. Приходишь, платишь деньги, и тебя начинают обхаживать со всех сторон. В ресторанах приходится есть самому. В массажных кабинетах твоему телу достается по полной программе. А здесь ты почти ничего не чувствуешь, только сыплется наземь твоя прошлая жизнь. Ведь в парикмахерской работают с теми частицами тела, которых ты практически не ощущаешь в повседневности. И о которых не задумываешься, пока они есть. Пока они рядом с тобой. Как, например, не задумываешься о матери, пока она рядом, о том, как и чем она живет. В минуты покаяния Абдул никак не мог себе простить, что в своих мыслях уделял больше внимания каким-то появлявшимся на миг в его жизни девушкам, чем матери. И до сих пор продолжал уделять – хотя соотношения изменились.

“Так, должно быть, и у палача, – думал Абдул, расслабляясь, – расслабляешься, перестаешь думать о магазине, в который надо зайти завтра, о супе из куриных кубиков или грибном супе и начинаешь думать о том, о чем обычный человек старается думать как можно реже, – о смысле жизни и смерти. Старается избегать прикосновений к этой теме мыслями, чтобы голова случайно не пошла кругом вместе с крутящимся креслом и крутящимся земным шаром и случайно не слетела вон с плеч”.

Когда Сарижат в первый раз стала намывать волосы Абдулу, у него было такое ощущение, будто из его черепа, на котором только и есть примечательного – что барханы перхоти, песок высохшей кожи, вдруг пробился живительный родник, прямо из мягкого темечка. Так неожиданно было чувствовать неизвестно откуда взявшуюся, как источник Зам-Зам, воду. Ведь руки пребывали в абсолютном покое созерцателя. И так было хорошо.

Абдул вновь закрыл глаза, представляя себе всех девушек, которых он встретил и мысленно соблазнил на морском побережье или прямо в душе курортного отельчика Зинганы, уже без купальников. Или внутри хаманов – турецких бань. Вода смывала его грех, очищая перед смертью. И это тоже было приятно.

Впрочем, все хорошее, как и любая сладкая боль, быстро проходит. Безжалостно оголив шею, Сарижат стала стричь приятные воспоминания, прикасаясь к теплой живой коже холодной сталью ножниц. Ведь если только представить, что волосы – хранители некой сакральной информации, то становится понятным, почему большинство пророков и мудрецов были самыми настоящими волосатиками. И почему преступников обривали, отгораживая от общества, давая шанс избавиться от греховного прошлого накануне новой жизни. Отречься и забыть личный чувственный опыт на пороге перевоплощения.

Так же и время безжалостно вырывает из нашей памяти самые томительные своей сладострастностью минуты. Ведь ножницы такой же инструмент времени, как топор – инструмент палача. Как оказалось на поверку, Абдул помнил очень немногое из своего детства – когда он был беспредельно счастлив под опекой мамы.

– Все в порядке? – спросила Сарижат, обратив внимание на грустный сосредоточенный взгляд Абдула.

– Да, все в порядке, – посмотрелся Абдул в зеркало: вроде голова на месте и он не сильно изменился, хотя столько воды уже утекло.

– Если что-нибудь вам придется не по вкусу, – продолжала показывать сервис Сарижат, – вы мне сразу скажите. Я же не знаю, как вас стригли раньше…

– Нет, все в порядке, – успокоил щепетильного клиентообрезателя Абдул. – Я просто задумался.

– О чем, о прическе? – Сарижат была в меру любопытной парикмахершей.

– Нет… – Абдул второй раз с момента прихода с любопытством посмотрел на наложницу ножниц. – Об одной женщине.

– О, у вас есть невеста?

– Была… – И Абдул рассказал Сарижат о своей невесте Индире – все как есть. Потом это вошло в привычку. Каждый раз перед виртуальной казнью Абдул делился с Сарижат своими любовными переживаниями, словно исповедывался перед неминуемой смертью. А сейчас, рассказывая о своей бывшей невесте Индире, он вдруг стал ощущать, что к его локтю и предплечью все чаще и чаще прикасается мягкая плоть живота и бедра заслушавшейся женщины. Причем чужой женщины.

Абдул сразу же прочувствовал всю пикантность ситуации. Он рассказывал об интимной стороне своей личной жизни едва знакомой Сарижат, которая стоит к нему на непозволительно близком расстоянии и почти обнимает руками.