Когда война кончилась, он постригся в монахи и под именем Алипия стал жить в Троице-Сергиевой лавре. А тут умирает старый наместник Псково-Печорского монастыря и завещает, чтобы его преемником был ни кто иной, как отец Алипий из Загорска (видимо, знал его или слышал о нем). Трижды являлись к отцу Алипию с предложением принять монастырь, и трижды он отвечал отказом, желая остаться в простом монашеском звании. Тогда последовал приказ, и отец Алипий из послушания поехал в Печоры наместником. Приехал, а ему сообщают, что власти монастырь хотят закрыть и даже все бумаги для этого приготовлены. Отец Алипий распорядился ворота монастыря запереть, а бумаги сжечь.
На другой день вызывают отца Алипия к властям. Он явился — с посохом, в рясе, клобуке. Власти спрашивают:
— Ну что, видели документы? Отец Алипий:
— Какие документы?
— На закрытие монастыря.
— А я их сжёг.
— Как?! — те начали на него орать.
Отец Алипий послушал, послушал, а потом как хрястнет посохом по столу — чернильницы во все стороны полетели — и закричал громовым голосом (а голос у него был страшный — он ведь был на войне полковником):
— Сидите тут, сволочи, а по вас давно Сибирь плачет!
Те прижухли и думают: раз он так смело себя ведёт, значит, у него наверняка есть рука в ЦК. И отступились — на время.
Тут пошла эпидемия холеры, и власти пустили слух, будто монастырь распространяет холеру через целование икон и крестов. Опять решили закрывать монастырь, но отец Алипий велел ворота запереть.
Тогда подтянули к монастырю войска, но штурмом брать постеснялись — с пушками, танкетками против стариков-монахов. Оцепили и стали ждать. Думают: без воды да без пищи долго ли они протянут?
А надо вам сказать, что Пскове-Печорский монастырь — это средневековая крепость, способная выдержать многодневную осаду. Там и колодец есть со святой водой, и припасы в погребах, и тайные подземные выходы наружу.
Вызывает к себе отец Алипий на заре молодого монаха, даёт ему чудотворную икону и говорит:
— Езжай, Володя, в Москву, в Институт эпидемиологии, и возьми у учёных справку, распространяют иконы холеру или нет.
Монах через подземный ход вышел, на такси в Псков, там на самолёт — и в Москву.
Приехал в институт. Там ему выдали справку по всей форме: что холера — болезнь желудочная и через иконы передаваться не может.
Он тут же обратным рейсом в Псков и в тот же день является к отцу Алипию.
И вот отворяется монастырская калитка и оттуда выходит процессия, неся застеклённую, обрамлённую справку — с подписями академиков и печатью. Власти посмотрели — на справке сегодняшнее число. Тогда они решили, что это чудо, и отступились.
От ворот монастыря к Успенскому собору ведёт красная дорожка под уклон горы. Когда-то, за резкую критику царя, опричники казнили здесь архимандрита Корнилия — тогдашнего наместника, а его обезглавленное тело протащили вверх и бросили вне стен монастыря. Тропа окрасилась кровью в алый цвет, в память о чем она всегда посыпана толчёным кирпичей. А раз в году, в день Успения Божьей Матери, дорожка эта вся покрывается живыми цветами, принесёнными народом.
До войны отец Алипий был художником. В монастыре он расписал фресками внешние стены собора.
Приезжала к нему Фурцева.
Отец Алипий принимал посетителей, стоя на балконе второго этажа своих апартаментов. Он и для министра культуры не сделал исключения.
Спустилась Фурцева от ворот, задрала голову на балкон и стала увещевать:
— Игорь Вениаминович! Вы ведь талантливый художник. Стоит ли губить себя в монастыре?
Возвращайтесь в Москву, мы вам мастерскую дадим, устроим выставку в Манеже.
— Екатерина Алексеевна! — (Или как её там звали?) — вежливо ответил ей отец Алипий, скрестивши руки на груди. — К сожалению, ничем не могу быть вам полезен. Я ведь знаю — вам конь нужен, а мне на фронте яйца оторвало.
Фурцева подхватила свои длинные юбки и, вместе со свитой, опрометью кинулась по дорожке вверх, вон из монастыря — к чёрной "Волге". Больше она его в столицу не приглашала.
У ЦАРСКИХ ВРАТ
Алтарник Серёжа был чёрный, страшный, высокого роста, лет ему было за сорок, и он отличался необычайной кротостью и добротой, напоминая тропарь "благоразумному разбойнику в рай путесотворил еси вход .
Отец Светоний словно и создан был старцем: маленький, лысый, опушённый несоразмерно большой белой бородой.
Отец Хрисанф производил зрелище величественное и даже подавляющее. Он уверял меня, что своей молитвой может вызвать дождь. Чувствовал себя колдуном.
Отец Валиил, обвыкнув в церковном быту, приобрёл новую, православную вальяжность, позабросив и француженок, и стихи.
КОПЫТЦЕ
Мы с сестрой сидели на брёвнышках возле храма в погожий субботний день.
Отец Александр прищурился от солнца и раздумчиво произнёс:
— Сестрица Алёнушка и братец Иванушка... Разглядел книгу у меня на коленях и прибавил:
— Не читай, братец, "Георгия Фёдоровича" — козлёночком станешь!
ПУТЬ
Нельзя сказать, что философией заниматься достойно или праведно (как и математикой, или музыкой). Это неотвязное дело для тех, кто не может успокоиться никаким иным образом. Успокоиться в процессе — "своём" деле.
Вот почему занятие философией не имеет моральных оправданий, да и не нуждается в них. Философия — жестокое профессиональное дело. Нельзя сказать, что философ праведен. Он может быть на правильном пути к истине, может создать истинную систему, но истина не открывается ему, а светит издалека, как привлекательная цель. Цель, которую он стремится поразить, изловить.
В философии нет ни откровений, ни догматов, ни таинств. В ней попираются авторитеты или избираются по сердечной склонности. Это сфера чистого Логоса, мышления, как бы ни притягательны были созерцание, радость и любовь.
Метафизика избирает в мире чистые сущности, которые и суть её предмет. Происходит сведение и сокращение сущностей.
Предельная сущность — мир. Бога не видел никто никогда. Христос — предобраз мира. Мир до грехопадения — образ и подобие Божие; его сосредоточие — Адам (земля).
Христианство — соблазн для эллинов своей предметностью, конкретикой: Сын Божий родился от Девы, имя Его — Иисус, Он был плотником из Назарета. Мы вкушаем Его плоть и кровь. Не куда-нибудь, а именно к Нему мы придём по воскресении. Святые конкретны, они имеют имена.
Христианство конкретно, оно слишком конкретно: мой батюшка, мой храм, вот эта икона, эта свеча, эти деревья за оградой кладбища и этот дымок над костром привала паломников...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});