печенок.
Карамболю стало не по себе. Свищ уже в прицеле, Мирза почти дотянулся до него. Возможно, Свища на нож посадят, но случится это не сегодня и даже не завтра. У Прокофьева еще будет время сломать ему совсем не простую игру. Он ведь вполне может не принимать во внимание показания Гаврилы и сделать крайним Брайтона. Или даже самого Карамболя. Но что-то не очень хотелось меняться местами со Свищом.
– Это угроза? – набычился Карамболь.
– Думаешь, угроза?.. – вроде как искренне спросил Прокофьев и задумался. – Думаешь, я не с той ноги сегодня встал?.. Пойду я. Завтра зайду.
Мент повернулся спиной и уже на ходу бросил через плечо:
– Если сегодня дров не наломаю.
А ведь он на самом деле уходил. Карамболь нахмурился, глядя ему вслед. А вдруг он Гаврилу ломать пошел? А еще у Карамболя имелись вопросы, ответы на которые он мог получить только у Прокофьева.
– Эй! – Он щелкнул пальцами, вытянув вперед руку.
Но Прокофьев как будто и не услышал. Да и какой уважающий себя человек отзовется на «эй»?.. А Прокофьев себя уважал и других заставлял себя уважать. И слова он обычно правильные говорил, хотя порой и обидные. И по морде Карамболь получал от него вполне заслуженно.
– Прокофьев!
На этот раз мент остановился и, немного подумав, повернулся к Карамболю.
– Кто следующий? – спросил он.
– В смысле – кто следующий? – не понял Карамболь.
Зато он отчетливо понял другое. Прокофьев находился всего в двух шагах от него. А ведь полицейский даже с места не сдвинулся после того, как остановился. Оказывается, сам Карамболь подошел к нему, ноги сами понесли.
– Кто Иваныча убил, знаешь? Кто на контакт с ним выходил?
– Захар ему звонил.
– И стреляли в Иваныча из его пистолета. Экспертиза подтвердила.
– Все-таки Захар!
– Кому еще он звонил? Кому предлагал на контакт с ним выйти?
– Не знаю.
– Ой ли!
– Правда ничего не знаю.
Карамболь еще только забросил сети в мутную воду, но уже почуял в них пустоту. Нигде никаких сведений о Захаре. Не видели его в городе, давно о нем не слышали. А ведь он фигура заметная и точно не бесплотная, хотя бы какой-то след после себя оставил.
– Совсем ничего? – Прокофьев цепко смотрел ему в глаза.
– Пока никак.
– Но ты его ищешь?
– С тех пор, как он на Иваныча вышел, – признался Карамболь.
– Если выйдешь, сам его не трогай. Мне позвони, мы сами что потребуется сделаем.
– А если нет?
– Кровавая баня никому не нужна. В городе должно быть спокойно. Но если ты настаиваешь, так уж и быть, поднимем волну, чтобы окончательно зачистить город от всякого рода отморозков… Как бы не попасть под общую гребенку на старости лет!
– Это ты мне?
– Значит, не знаешь ничего про Захара?
– Если бы знал… Знаю только, что Захар на Иваныча выходил.
– Какие у него с ним были дела?
– Ну какие… – скривился Карамболь.
Он, конечно же, знал, что Свищ толкает через Иваныча наркоту, но закрывал на это глаза. Иваныч ведь и с этого дела выплачивал ему немалый процент.
– Иваныча не жалко, – усмехнулся Прокофьев.
– И что? – насторожился Карамболь.
– И тебе венок на могилку не отправлю. Но, может, слово доброе за тебя замолвлю. Если вдруг резко поумнеешь. Наркота – это плохо. Очень плохо.
– А это мы еще посмотрим, кто на чьих похоронах простудится.
– На своем этапе ты, Карамболь, простудишься.
Карамболь презрительно усмехнулся. Все это слова, а как будет на самом деле, покажет жизнь. Еще неизвестно, как она повернется. И все же Карамболю вдруг стало холодно. Откуда-то изнутри выползла дрожь и овладела им.
– Еще посмотрим… – выдавил он, не желая продолжать разговор.
– Что посмотрим? Кому на этап?
– А хотя бы и на этап… Думаешь, я не знаю!
– Что ты знаешь?
– А твоя Вика Перова с кем до тебя крутила? А инкассаторов кто взял? Сарычев за этим делом стоял… И ты!..
Прокофьев сумел сохранить невозмутимость, и ухмылка хозяина положения не сошла с его губ. Но он сделал всего лишь хорошую мину при плохой игре.
– Тебе сегодня приснился дурной сон, Карамболь, – сказал он. – Давай ты спроси у меня, что значит этот дурной сон, и мы его забудем.
– И что значит этот сон?
– Скажу потом, когда настанет время.
Прокофьев закончил разговор и ушел, на этот раз Карамболь не стал его останавливать. Нехорошая дрожь продолжала терзать его тело, и еще к ней присоединилось нехорошее предчувствие. От одной напасти его могла спасти баня, двести граммов под селедочку, а другое могла развеять Аэлита. Если очень постарается…
Все у него есть: и дом, и баня, и горячая женушка. И всего этого он может лишиться. Свищ поднял волну, Захар ее усилил, возможно, менты уже готовят большую облаву на наркокартель, и Карамболь запросто может угодить под этот каток. Может, ну его к черту, этот лесоповал в колымской тайге?
* * *
Следствие зашло в тупик. Уже на второй день поисков у Прокофьева возникло чувство, что он гоняется за каким-то бесплотным призраком. Никаких зацепок, никаких контактов, известно только о предсмертном звонке Иванычу и имеется пуля из его головы. Но стреляли действительно из пистолета, принадлежавшего Захару. И номер телефона зарегистрирован был на имя его человека. С этого телефона он звонил до того, как лег на дно в районе села Пушное. Тогда телефон и заглох. И сейчас молчал – ни малейших признаков жизни. А начальство наседает, требует закончить расследование.
– Егор, я все понимаю, а Ковелев и слышать ничего не хочет! – с укором глядя на Прокофьева, сказал Шимановский. – Тебе же известен его принцип: ничего не знаю, но завтра должно быть сделано.
– Завтра?
– Это я так, образно… Но лучше всего завтра!
– Да мы-то стараемся…
– Да я-то понимаю, а Ковелев – не там стараетесь!
– Где не там?
– Я понимаю, одно с другим не связано… А все равно Ковелев Перову твою вспомнил!
– А что Перова? У меня с лета нет никаких с ней отношений.
– Да я говорил…
– Перову давай не будем приплетать к делу Захара!
– Да черт с ней, с Перовой… Хотя!.. – Шимановский выдержал паузу.
– Что «хотя»? – поморщился Прокофьев.
И Сарычев ему Викой глаза колол, и Карамболь, теперь вот начальство поет, причем хором.
– Да как-то слишком много вокруг нее накручено.
В дверь постучали, в кабинет влетел Ярыгин, взгляд горит, ноздри раздуваются, и зубы стиснуты, как будто добыча в них.
– Захар ожил! Звонил!
– Кому?
– Ну!.. – глядя на Шимановского, замялся Савелий.
– Да говори ты!
– Перовой позвонил.
– Кому?! – Шимановский с торжеством глянул на Прокофьева, как будто