Читать интересную книгу Добрые друзья - Джон Пристли

— Доброе. — Мистер Окройд воззрился на хозяина. — Э-э… дайте-ка подумать… э-э…

— Чай-кофе-какао-яичница-с-беконом-колбаса-копченая-селедка-яйца-вкрутую-холодное-мясо-хлеб-с-маслом, — отчеканил мистер Попплеби, сверля мистера Окройда немигающим взглядом выпученных глаз.

Мистер Окройд с восторгом уставился на него и стянул с головы кепку — вероятно, в знак восхищения.

— Звучит аппетитно! Мне, пжалста, чаю, две порции бекона и яичницу из двух яиц. Да, и хлеба поболе, мистер.

— Чай-две-порции-бекона-два-яйца-четыре-куска-хлеба. — Мистер Попплеби отвернулся.

— Погодите! — окликнул его мистер Окройд. — А можно мне чуток умыться перед завтраком? Я всю ночь провел в пути, трясся в грузовике, — не без гордости добавил он.

— Конечно, вам можно умыться, конечно, — с невероятной важностью ответил мистер Попплеби. — Судьба привела вас ко мне, и я дам вам умыться. Я не говорю, что это обычное дело — вовсе даже не обычное, — ну так и что с того? Вы не хотите садиться за стол грязным, и я не хочу, чтобы вы садились за стол грязным, вот мы и нашли общий язык, верно я говорю? Идите за мной.

Он вышел из зала, и мистер Окройд последовал за ним. Они шагнули в закуток, где мистер Попплеби взмахом руки обозначил местонахождение маленького эмалированного тазика, большого куска хозяйственного мыла и видавшего виды полотенца.

— Вот, дружище, плескайтесь тут, сколько душе угодно, — сказал мистер Попплеби. — А пока вы моетесь, мы вам поджарим яичницу с беконом. Это по-людски, по-щеловечески, верно? Дай щеловеку все, что он просит — в разумных пределах, конечно, во всем должен быть здравый смысл, — так или иначе, попытайся дать шеловеку все, что он просит, — таков мой девиз. — Придя к этому прекраснодушному заключению, мистер Попплеби удалился.

— Кем он себя возомнил — Ллойдом Джорджем[21]? — пробормотал мистер Окройд, снимая пальто. Конверт в целости и сохранности лежал в нагрудном кармане. — Послушать его, так он мне ванну с шампунями предлагает и миникюр в придачу!

Однако ж, вдоволь поплескавшись над эмалированным тазиком и вытершись единственным незасаленным уголком полотенца, мистер Окройд наконец почувствовал себя человеком. Он вернулся в столовую через коридор, напоенный ароматом жареного бекона, и благодушно взглянул на громадную тушу мистера Попплеби: тот уже заварил чай и выставил на стол тарелку с хлебом, чашку, блюдце, длинный заостренный нож и двузубую вилку.

— Яичница с беконом будут через минуту, — сказал мистер Попплеби, возвращаясь за прилавок.

— Чудесно! — вскричал мистер Окройд, потирая руки. — Признаться, я умираю с голоду.

— Скоро мы это исправим. — Ни один хирург не смог бы произнести эти слова с большей важностью. — Стало быть, вы с дороги?

— Да уж. Всю ночь трясся по Великой северной дороге. — Как ни странно, его слова не произвели ни малейшего впечатления на мистера Попплеби.

— Я вот что скажу, — с еще большей важностью проговорил тот. — Это даже неплохо, если вы правильно все воспринимаете. Ну, то есть, если это делает вас щеловечнее. Если нет — все зря. Я тыщу раз говорил это посетителям, тыщу раз, стоя ровно на этом месте. «Стал ли ты щеловечнее? Если да, то и славно». Я в широком смысле, если я говорю щеловек, то имею в виду щеловека. Я верю… — он вперил в мистера Окройда немигающий взгляд, — в щеловечество.

— Эт хорошо, мистер, — ответил мистер Окройд искренне, но с некоторой философской строгостью в голосе. — Я вас понял и полностью согласен. — Впрочем, яичница с беконом порадовала бы его еще больше. Донесшийся откуда-то сзади стук возвестил о том, что она готова.

— Я так считаю: надо всегда спрашивать себя: «А это по-щеловечески?» Если нет, даже не думай, пройди мимо. Выбрось из головы. Таков мой девиз: щеловечность превыше всего. У нас это главное правило, вы сами убедились, когда попросили умыться. Делай все по-людски, и когда-нибудь тебе зачтется. — Наконец он соизволил услышать стук и принес мистеру Окройду яичницу с беконом. — А вот и завтрак. — Мистер Попплеби произнес эти слова таким тоном, словно не только принес ему тарелку, а собственноручно извлек яйца из далеких курятников, пожарил, закоптил бекон и даже вылепил из глины тарелку.

Мистер Окройд, втайне подумав, что лучше бы повар был менее человечным (яичница оказалась пережарена), с величайшим усердием и прилежанием набросился на еду. Каждый попадавший ему в рот кусочек проглатывался при содействии мистера Попплеби, который перегнулся через прилавок и не сводил глаз с единственного посетителя. Добравшись до третьего ломтя хлеба, мистер Окройд нашел в себе силы продолжить беседу. Ему стало хорошо и спокойно.

— Что меня поразило, — заявил он, — так это надпись на вывеске: «Обслуживаем велосипедистов». Чем же это велосипедисты отличаются от всех остальных?

— В основном ветчиной, — задумчиво проговорил мистер Попплеби. — Падки они на ветчину, ой падки! Бывали субботы, когда к шести у меня всю ветчину подъедали. Не на той неделе, конечно, и не две недели назад, и даже не год назад — еще до войны. Если уж на то пошло, велосипедистов нынче нет, одно название. Изредка приезжает кто-нибудь на велосипеде, но по-настоящему больше не катаются — так чтоб парами, клубами и прочая. Все пропало, и уже не воротится. Когда я тут начинал, по будням у меня столовались возчики, а по выходным только велосипедисты — ну, окромя местных, конечно. А теперь что? Теперь всюду машины да грузовики, а они в нашу глушь не заезжают, сразу едут в города покрупнее. Терплю убытки, друг мой. Теперь не то, что прежде, верно тебе говорю.

— Да, нынче все не то, не то… — проговорил мистер Окройд с добродушной меланхолией. — Я тоже заметил перемены. Взять хоть текстильную торговлю…

Мистер Попплеби не дал ему договорить.

— Вот и я о том. Но отчего так происходит, в чем разница между прошлым и настоящим? Я всегда задаю себе этот вопрос.

— Правильно задаете, — тепло поддакнул мистер Окройд.

— И каков ответ? Каков ответ? — Мистер Попплеби поспешно ответил сам: — Раньше все было щеловечней, вот в чем разница. — Он победно умолк и взглянул на мистера Окройда, занятого раскуриванием трубки — она наконец дождалась своего часа. На добротном фундаменте из яиц и бекона «Старый моряк» пах вкусно, как никогда. Мистер Окройд медленно выпустил в воздух несколько уютных голубых колечек и стал ждать, пока мистер Попплеби заговорит.

— Такому, как вы, незачем объяснять, что такое щеловечность, — продолжал тот. — В нашем мире дружеского плеча не дождешься. Хватай что успел и беги, так-то. Деньги, нажива, барыш — вот что главное. Я повидал жизнь, знаю что говорю. В моем деле каких только историй не наслушаешься! Конечно, и среди моих коллег немало безразличных невежд — а все почему? Потому что они не видят собственного блага. Им бы только клиента обслужить да деньги получить. А я люблю учиться. Я с посетителями разговариваю, они разговаривают со мной, и так было всегда. Вот и от вас я кой-чему научился.

— Ага, — кивнул мистер Окройд, невольно в этом усомнившись. «Да ты мне и слова не дал вставить!» — подумал он. Не желая больше слушать речей мистера Попплеби, он сказал: — Ну, сколько с меня?

— Так-так, — ответил мистер Попплеби. — Чайник-чаю-две-порции-бекона-два-яйца-четыре-куска-хлеба. Итого один шиллинг восемь пенсов. Все по справедливости.

— Верно, — сказал мистер Окройд вслух, а сам подумал, что хозяин пожадничал. Он порылся в карманах и вновь обнаружил там единственный шестипенсовик. — Окажите любезность, разменяйте мне деньги, — проговорил он, доставая конверт из нагрудного кармана.

— Попробуем. — Мистер Попплеби издал звук, отдаленно напоминающий смех. — Вы хотите сдачи, а я хочу вам ее дать — все довольны и никто не в убытке. Это по-щеловечески, верно?

Однако мистер Окройд не смог ответить: он разинул рот и потрясенно уставился перед собой. В конверте лежала единственная бумажка с надписью: «Веселого Рождества и счастливого Нового года! XXX». Четырех банкнот как не бывало. Надеясь на чудо, мистер Окройд обшарил все карманы: вдруг кто-то сыграл с ним шутку? Но нет, деньги исчезли. Его обокрали. Теперь он понял, зачем ему уступили диван, почему Нобби с Фредом так рано уехали и почему хозяйка так спешно выдворила его на улицу, не дав и проснуться.

— Вот те на! — вскричал он. — Меня обчистили! Смотрите, ночью здесь было двадцать фунтов, четыре бумажки по пять фунтов, а таперича ни гроша, одна записка! Меня ограбили, и я даже знаю кто. — Он поднял глаза. Мистер Попплеби вскинул брови и сверлил его холодным взглядом.

— С вас один шиллинг восемь пенсов, — повторил он.

Мистер Окройд не на шутку разозлился.

— Я ж грю, у меня украли двадцать фунтов! Нет у меня шиллинга, только шесть пенсов — берите на здоровье. Я ночевал с двумя малыми в «Кирквортском трактире» — они-то меня и обчистили!