Читать интересную книгу Пока нормально - Гэри Шмидт

Один бросок через бедро (бросили меня).

Одно удержание (удержали тоже меня).

Вторая победа (победили опять меня).

Время боя – тридцать шесть секунд, а это в четыре с половиной раза больше, чем я провел в предыдущем бою.

Так Называемый Учитель Физкультуры уставился на меня с той стороны мата. Я в ответ уставился на него. Потом он отклонился назад и сказал что-то моему следующему противнику, а тот повернулся и посмотрел на меня. Так Называемый Учитель Физкультуры снова что-то ему сказал, а потом вышел из зала. В этом было что-то жутковатое. Как будто ты Снежная Цапля и чувствуешь, что у тебя будут большие неприятности, но еще не уверен в этом, потому что не видишь, как вдоль горизонтали к тебе шагает охотник с ружьем.

Но третья схватка получилась совсем не похожей на две первые. Думаете, я вру?

Когда Так Называемый Учитель Физкультуры свистнул в свой тупой свисток, мой новый противник и я вышли на мат, и я присел, как будто решил наконец сосредоточиться, и когда мы начали кружить друг возле друга, он сказал:

– Рид хочет, чтобы я обозвал тебя «маменькин сынок».

Я чуть в горло ему не вцепился.

– Но я не буду, – быстро добавил он. – Не буду. – Мы покружили еще. – Он урод, – сказал мой противник.

– А ну-ка, начинайте уже, – крикнул Так Называемый Учитель Физкультуры.

Мы покружили еще. И когда я очутился спиной к Так Называемому Учителю Физкультуры, то сказал:

– Кружи дальше.

Так мы и сделали. И кто-то в конце мата хихикнул, потом кто-то еще, а потом мы стали кружить быстрее, и очень скоро засмеялся весь зал – весь, кроме Так Называемого Учителя Физкультуры, – а моему противнику и мне было так смешно, что мы чуть не падали, но все равно не останавливались, пока все у нас перед глазами не пошло кругом, и тогда Так Называемый Учитель Физкультуры гаркнул, чтобы мы сели, и мы сели, хотя даже на скамейке нас еще качало, до того мы накружились.

Так Называемый Учитель Физкультуры разозлился дальше некуда – ему явно хотелось заорать во весь голос, и он еле удержался от этого, когда вызывал своим сержантским голосом очередную пару.

Но знаете, что сделали эти двое?

Правильно.

Они тоже стали кружить друг возле дружки.

Они кружили, кружили и кружили.

Наверное, вы и сами можете догадаться, что сделал Так Называемый Учитель Физкультуры. Если бы это разрешалось по закону, я думаю, он вызвал бы в школу пожарную команду. Но поскольку по закону это не разрешалось, он сказал, что влепит за сегодняшний урок большой жирный кол всем до последнего и посмотрит, как нам это понравится, – да, сэр, паршивец вы этакий.

Мы все пошли переодеваться. И по дороге еще давились от хохота.

И никто в раздевалке не смотрел, когда я снял футболку.

Может, у Снежной Цапли и правда будут большие неприятности, когда планы действия наконец встретятся. Может быть. Но она все равно гордая и прекрасная. Она высоко держит голову, и у нее есть острый клюв, который она смело показывает всему миру.

Пока у нее все нормально.

* * *

В первую субботу декабря – месяца, когда Лукас должен был вернуться домой, – я поджидал Лил у библиотеки после того, как разнес заказы. Холод стоял собачий – думаете, я вру? Небо было как железное, и кофе миссис Уиндермир перестал напоминать о себе гораздо раньше, чем я вернулся в город, и даже раньше, чем я пересек открытое поле. Мимо торопливо пролетели несколько снежинок – примерно так же вели себя и прохожие, которые шагали сгорбившись, опустив головы и прижав локти к бокам. Согласитесь – в том, что я ждал ее снаружи, было, можно сказать, что-то благородное. Но я еще толком не говорил с ней с самого Дня благодарения и просто хотел убедиться, что у нее в голове не застряло мое тупое «много ты понимаешь», как у меня самого в голове застряло тупое… в общем, то, что сказал мне тогда директор Питти.

Она появилась на улице с кучей книжек в руках и протопала по шести ступенькам наверх к тому месту, где я ждал, и я сказал «привет», и она сказала «привет», но так, как будто на самом деле сказала не «привет», а что-то вроде «ты такой урод, что я желаю тебе провалиться к чертовой бабушке», и я понял, что ничего она не забыла.

– Идешь в библиотеку? – спросил я.

И она посмотрела на меня так, как будто вырабатывала в себе агрессию, и сказала:

– Пока нет.

– Жалко, – сказал я. – Не очень-то весело рисовать с одним только мистером Пауэллом.

– Надо же, – сказала она. – А я и не знала. Я ведь не так уж много понимаю, правда?

– Если зайти в магазин к твоему отцу, можно выпить по кока-коле, – сказал я.

– У тебя что, деньги есть? – спросила она.

– Нет.

– То есть на самом деле ты говоришь, что, если мы зайдем в магазин к моему отцу, я могу угостить тебя кока-колой. Так, что ли?

Я пожал плечами и улыбнулся.

Лил Спайсер покачала головой, а потом засмеялась. Думаете, я вру? И улыбнулась тоже.

– Знаешь, – сказала она, – тебе надо бы почаще улыбаться. – Она протянула мне книжки и взяла меня за локоть. – Пошли.

В тот день мы и правда выпили кока-колы, а потом я рисовал Снежную Цаплю так, как будто я был не я, а сам Джон Джеймс Одюбон. Только моя цапля выходила из кустов так, словно была уверена, что никакому охотнику с ружьем ее в жизни не одолеть.

* * *

И вот наконец-то, наконец-то в середине декабря мы поехали в Нью-Йорк на новом пикапе моего отца – отец, мать и я. Брат с нами не поехал – во-первых, потому, что в пикапе надо было оставить место для Лукаса, а во-вторых, потому, что отец велел ему передвинуть мебель в нашей комнате наверху, чтобы туда можно было втиснуть еще одну кровать. Это не так-то просто, заметил мой брат, на что отец ответил… сами знаете как.

Я сидел между ними. Отец смотрел на машины, которые ехали по шоссе, таким мрачным взглядом, как будто говорил: рискните, только рискните задеть мой новый пикап! Мне было не очень понятно, чего он так волнуется, потому что наш пикап, если судить по его виду, уже задели раз пятьсот. Сами понимаете, за сто долларов задатка большой красоты не получишь. Но стоило кому-нибудь к нам приблизиться, как отец опускал стекло и объяснял этим людям, что он о них думает, хотя им-то и в голову не приходило опускать стекла, потому что температура на улице была около нуля. Конечно, когда отец открывал окно, температура внутри становилась примерно такая же. А потом согреться уже не получалось, потому что обогреватель в его новом пикапе не работал. Очевидно, когда он его покупал, то забыл, что мы живем в штате Нью-Йорк, а не где-нибудь в Майами.

На матери было ее лучшее синее пальто. Она тоже почти все время смотрела в окно. Казалось, что она вглядывается прямо в далекий город, который был от нас еще за много миль, чтобы найти Лукаса. Каждый раз, когда мимо проезжал автобус, она пыталась заглянуть во все его окна. Кто знает? Может, он был там.

А я? Я искал глазами Джо Пепитона каждый раз, когда мимо нас проезжал «форд мустанг», потому что Джо Пепитон из тех, кто должен ездить именно на такой машине.

В Нью-Йорке мы три раза заблудились – потому что, сказал отец, неизвестно о чем они думали, когда прокладывали улицы. Получилась сплошная путаница. И если бы вы были на моем месте, вы тоже не стали бы говорить, что никакой путаницы нет и в помине, потому что все улицы образуют правильную решетку. Сами знаете, что не стали бы.

Когда мы наконец добрались до автовокзала, нам пришлось объехать вокруг него семь раз, потому что отец не собирался оставлять машину в одном из тех гаражей, где у вас берут деньги, а после катаются на вашем пикапе в свое удовольствие. Нашли дурака! Он собирался найти местечко на улице – что мы в конце концов и сделали примерно за полмили от вокзала, причем это заняло гораздо больше времени, чем вы могли бы подумать, поскольку все соседние улицы были забиты народом с лозунгами «Остановите войну». Когда отец все-таки втиснул наш пикап в какой-то уголок, мать была уже почти в панике. Он выключил зажигание, и мать тут же вылезла и пошла к автовокзалу. Я за ней.

– Эй, постой-ка, – окликнул ее отец.

– Если не поторопимся, автобус придет без нас, – сказала она.

– Ну и что? – спросил он. – Лукаса не было с нами уже…

Мать не стала ждать, пока он закончит. Она просто отвернулась и пошла дальше.

Я чуть ей не захлопал.

Когда появился автобус Лукаса, мы были уже там, на нижнем уровне вокзала. Отец догнал нас минуты на две позже.

Жалко, что вы не видели, как улыбалась моя мать, когда автобус подъезжал к остановке. Очень жалко, что вы этого не видели.

Но, думаю, вы можете себе это представить.

Запахло соляркой, и зал с цементными стенами и потолком наполнился эхом от рокота большого автобусного двигателя. Потом заскрежетали тормоза, и автобус остановился. Его встречала целая толпа – каждый с нетерпением ждал кого-то, кто приехал к нему в гости на Рождество. Выключив мотор, водитель снял шляпу, убрал со лба волосы и потянулся. Потом наклонился и потянул за рычаг. Двери открылись, он вылез и потянулся снова, а после этого пошел к багажному отделению и нагнулся, чтобы его открыть. Начали выходить пассажиры – Лукаса пока не было, а они выходили медленно и неуверенно, как бывает, когда долго просидишь скрюченный на тесном сиденье. Один за другим они поворачивались к встречающим и махали кому-то, и этот кто-то подбегал, и они обнимались и целовались, а потом шли искать свой багаж.