В лучшем случае приходили слёзные письма о том, что нужно расстаться. Одно из таких писем получил Фанат, ещё когда я только заехал в 608. Очень он тогда загнался. Но удержал себя в руках, п*здастрадание было одним из пороков малолетки. Женщина делала тебя зависимым, так же, как и другие пороки, тоже кишкоблудство, например.
Женщины среди арестантов особым уважением не пользовались. Впрочем, не безосновательно. Примером тому была женская тюрьма, где заключённые женщины не имеют никаких способностей к самоорганизации и твориться полный беспредел. Называли их не иначе как курицами. Одно дело малолетки, даже в понятиях говорилось, что с малолеток спроса нет, малолетки ведут неосознанный образ жизни. Но вырастая, человек получает опыт, социализируется и несёт полную ответственность за свои поступки. А женщины, что на малолетке, что на взросле, творили дичь. Лесбийская любовь у них была в порядке вещей, часто женщины спали вместе «по любви», и это не считалось зашкварным. Каких-то норм саморегулирования конфликтов у женщин тоже нет, издеваться могут, прибегая к самым извращённым способам. Слышал истории, как «обиженных» женщин заставляли есть с пола, лизать грязные веники и прочие мерзости, которые может придумать только извращённый женский ум.
Среди заключённых женщин есть так называемые «мурки» — воровские женщины, знакомые с понятиями, в основном это женщины и подельники блатных, которые на женских лагерях держались отдельно и пользовались особым авторитетом. Они ещё как-то старались придерживаться норм, введённых мужчинами. Но были и «коблы» — мужеподобные крупные лесбиянки, которые коротко стриглись и всем своим видом старались походить на мужика. Пассивную партнёршу коблы зовут ковырялкой. Это синоним петуха на мужской тюрьме, но ковырялки живут на равных с другими женщинами правах. Самой низшей кастой считаются «замарахи». Над ними жестоко издеваются в женской тюрьме. Замарахами часто становятся детоубийцы[161], но в эту касту могут попасть и случайные девушки, не понравившиеся сокамерницам.
Одну из кобл я видел, когда ездил на суд. Здоровая, ростом почти с меня, плечистая, стрижена под «ёжик» и на лбу наколка: «Щемитесь, бл*ди — крыша едет!». Даже не сомневаюсь, что это так, можно было не пояснять.
Интриги
Заезжает к нам однажды крепко сложенный паренёк в кенгурухе[162] и широких штанах. Лицом вылитый Фил Ансельмо из, почившей на то время, грув-метал группы «Pantera». Парень приехал с Егорьевского Централа на рассмотрение кассационной жалобы в Московском областном суде. За свой внешний вид, схожий с африканскими выходцами из американского гетто, он сразу получил от меня погоняло «Ниггер». Позже всё же выяснилось, что рэп он не слушал, а любил всякую альтернативную музыку, типа группы Limp Bizkit. Но значение это уже не имело, погоняло влепил — уже не сотрётся. Сидел Ниггер за убийство и разбой.
Новоприбывших мы обычно встречали, собирая дубок, где общались и чифирили. Так поступили и с Ниггером. Посадили его за дубок, интересуемся: «Кого убил, то?».
— Свою девушку! — ответил он.
Половина хаты в хохот. Успокоившись, интересуемся как всё произошло.
Ниггер рассказал, что пришёл на вписку, где была его девушка, и застал её в постели со знакомым. Ловелас сиганул в окно с первого этажа и убежал, а Ниггер увёл девушку в поле и убил, задушив. Забрал с покойной деньги и пошёл в компьютерный клуб на сутки[163], где его и задержали.
Первое время Ниггер обижался на своё погоняло.
— Ниггер, погнали чифирнём! — окликнешь его.
— Я не Ниггер! — недовольно ворчал он, но чифирить шёл.
Но спустя неделю ситуация изменилась.
— Эй, Ниггер! — позовёт его кто-нибудь.
— Чего? — радостно откликался он.
С Ниггером в хате быстро наладились хорошие, дружелюбные отношения, и он стал завсегдаем наших «тусовок».
Где-то спустя неделю, после того как Ниггер заехал в хату, Фаната вызвал на беседу Гмырин. Вернувшись, Рома позвал меня и Змея поговорить. Местом для переговоров братвы служил мой танк, так как благодаря сдвоенному шконарю, места было достаточно для того, чтобы усесться там втроём и даже вчетвером. Забравшись внутрь, Фанат сказал, что Гмырин с порога задал вопрос: «А вы вообще в курсе, что у вас в хате сидит насильник?». Фанат недоумевал, не понимая о ком идёт речь, и Гмырин назвал фамилию Ниггера.
Зная подлую сущность кума, и как мусора любят сталкивать арестантов лбами, Фанат после возвращения предусмотрительно подтянул нас, дабы не наводить раньше времени смуту. Быстро обдумав ситуацию, я позвал Ниггера в танк. Тот попытался отшутиться, но я сказал, что разговор будет серьёзный. Когда он залез внутрь, мы рассказали о том, что сказал кум, и потребовали ответ, предупредив, что если будет врать, то ему будет очень плохо. Ниггер побледнел и сказал, что действительно, статья за изнасилование есть, но он о ней не рассказал, так как сам жертву не насиловал, только убил. Он пояснил, что она перед смертью занималась сексом, поэтому экспертиза обнаружила следы спермы, и на него повесили ещё до кучи и изнасилование. Объяснение его было вполне логичным, тем более информация шла от кума, а Гмырин никогда не делал что-то благое арестантам.
На время мы вопрос замяли. Но дубок собрали и хате ситуацию объяснили, так как за махновщину на тюрьме был спрос.
Сахо Гардабанский
Однажды вечером до нас доходит цепь по отдушине. Автором цепи был Фриц, который в своей хате стал смотрящим. Суть цепи была такова: «Цепь до хаты 610 до Змея и Сухого от хаты 604 от Фрица! Сейчас к вам в хату от нас такой кадр заедет, ждите!». Цепи обычно пускали по сути, запрашивая какую-либо информацию или грев, и эта, нестандартная, с виду порожняковая[164] цепь заинтриговала. Но на малолетке мы были в авторитете, и отказать кто-то пускать такую цепь не решился бы.
Вскоре открываются тормоза, и в хату заходит высокий, чуть выше меня ростом, кавказец. Представился он как Сахо Гардабанский. Грузины, азербайджанцы и армяне любили брать погоняла по месту рождения. Поэтому тюрьма изобиловала «Тбилисскими», «Кутаисскими», «Ереванскими», «Бакинскими» и прочими погонялами, позволяющими определить происхождение носителя. Сахо был этническим азербайджанцем из грузинского города Гардабани.
К кавказцам в хате мы относились нормально, если они не начинали гнуть понты. Правда, они редко попадали к нам в камеру. Из этнических меньшинств до этого у нас сидел транзитом цыган из Воронежа, который вёл себя вполне адекватно, и с ним конфликтов не было. Но Сахо нам не понравился сразу, исключительно по человеческим качествам. Он весь был на понтах, зайдя в хату, сразу начал затирать[165], что на воле был мажором, тусовался по дорогим клубам, читал