которую нашли в одной из сумок, оставили еду, оружие, коней.
Чтобы еще раз поглумиться над ней.
Похищение невесты — это ритуал. После которого она считается мертвой для своего племени, да и для всех других племен, пока похититель не приведет ее к кострам своего племени и не назовет женой. До этого момента она мертва. А теперь мертв и похититель.
Глупые "синие"! Зачем нужно было нападать на чудовищ?! Если ты везешь невесту домой?!
Никто, ни одно племя не примет ее. Он — живой мертвец, она — изгой.
И чудовища, разумеется, это знали...
Или нет?
Девушка прикрыла глаза и вспомнила одного из чудовищ. Того, которого увидела первым.
Высокого.
Когда он достал нож, она приготовилась умереть окончательно. Молча, потому что никто не слышал мольб о пощаде от орка. Но он не убил ее. Напоил водой. И назвал словом "Тананда".
Что в переводе с древнего языка означало "самая прекрасная".
Тучка встала и пошла к коням.
На Равнине ей больше не жить. Придется придумать что-то другое.
Она еще раз посмотрела в сторону красного неба.
* * *
— Пороть взрослую девушку — это извращение!
— Веди себя как взрослая — получишь соответствующее обращение.
— Можно было просто сказать!
— Можно. И я говорил. Сколько раз?
Молчание.
— Из-за тебя мы чуть не встряли в серьезную переделку. Вместо того чтобы спокойно положить орков на подходе. Из-за тебя ранен Кен.
— Но пороть-то зачем? Больно же!
— Во-первых, если ты не понимаешь головой — придется достучаться до тебя с другого конца. А во-вторых — я обещал? Обещал. Получи.
— Но...
— Разговор окончен.
— Хватит цапаться, — прогудел от костра Смит, — Идите есть.
Шефанго остановились на ночь, отпустили ящеров попастись и теперь ждали кашу, пыхтевшую в котелке над костром.
— А где Кен и Багира?
— Вон, — Смит махнул поварешкой в сторону сухого дерева, причудливо искривившегося на фоне звездного неба, — Там Кен, а Багира с другой стороны.
Харли взяла переданную ей миску и прищурилась:
— А чего он там делает?
— Караулит. Чтоб коварный враг не подкрался к нам с талу.
— Почему нельзя возле костра...
— Харли, — тихо произнес Сардж.
— Я просто спросила!
— Потому что когда ты сидишь у костра, твои глаза не смогут быстро адаптироваться к темноте, и ты проглядишь врага.
— И долго ему там сидеть?
— Ну вот доешь кашу — и сменишь его.
Командир посмотрел на Харли так, что та даже рот не открыла.
— Вопросы есть? Вопросов нет. Караулить будем по двое каждые два часа.
Смит отошел к фургону и вернулся с квадратной бутылкой:
— Будете?
Виски пошло по кругу.
— Неправильно, — хмыкнул Док, — Не по-русски — из горла хлебать. Нужны какие-никакие стаканы.
— Мы теперь не русские. Мы даже не люди уже. Мы — шефанго. Мы ездим по степи на верховых ящерах и отстреливаемся из винчестеров от орков. Так что имеем право придумать свои собственные традиции.
— Может, мы ковбои? — Харли, видимо, противоречила Сарджу из чистого принципа, пытаясь взять реванш там, где не запрещено.
— Ковбои не пили виски у костра. Они пили кофе и играли на банджо. Кофе у нас нет, банджо — тоже.
— Гитара есть.
Разговор подувял.
— Что это за мясо в каше? — вопрос Ракши прозвучал только для того, чтобы нарушить тишину.
— Тушеные мозги орков, — тихо хихикнула Банни, — То, что Мозг не доел.
Все вздрогнули, похоже, вспомнив неприятную процедуру извлечения "корма".
Сардж отправил в рот последнюю ложку каши и встал:
— А давайте.
— В смысле?
— Гитару давайте. Щас спою.
Командир попробовал струны, подкрутил пару колков...
Необычная звенящая мелодия, рубленые слова песни...
Багровым маревом затянут горизонт
Трава испачкана в запекшейся крови
На поле, раненый, лежит Бойцовый Кот
И ухмыляется, оскаливши клыки...
Морозный день, дым вьется в небесах
И флаг врага к чертям растоптан вместе с ним
В кровавом месиве, с ножом, идет Бойцовый Кот
И ухмыляется, с оружием — един!
Треск пламени, в зеленом небе дым
От сажи, пороха стал серым белый снег
В бою, братан, становишься другим
И наплевать на боли, на смерть и грех!
Застыло марево кровавого утра
К тебе идет огонь брони врага
Бойцовый Кот, знать, смерть твоя близка
А значит — к черту! Отойди, карга!
Не надо нам, брат-смертник, подыхать
Мы полежим чуть-чуть и оживем опять
Не остановит нас ни линия огня
Ни радиация, ни прочая херня!
Дорога в ад еще закрыта нам
Пока крысиный не окончен род!
Нам герцог запрещает умирать
А, значит, есть дорога лишь вперед!
Сомкни, братан, клыки, на кадыке врага
Коль клинит автомат и огнемет
Иди на танк хоть с лезвием штыка
Бойцовый Кот нигде и никогда не пропадет!
Бойцовый Кот нигде и никогда не пропадет!
Сардж ударил по струнам и поднял голову. Взглянул на своих товарищей из-под полей шляпы.
— Ну, вот так. Как-то. Нигде и никогда.
Он кашлянул и пробормотал:
— Пойду Кена подменю. Пусть поест... Что ли...
Любопытная песня, подумал Рогиэль. Воинская.
Все песни о войне, которые он слышал, делились на две группы, которые, будь у него страсть к классификации, можно было бы назвать "солдатские" и "бардовские". Если вы слышите песню, в которой говорится о долге и чести, об ответственности за судьбу родной земли, о высоком, чистом и светлом — это поет бард. Солдатам обычно не до того, чтобы думать о высоком, их помыслы обычно гораздо более приземлены и конкретны. Потому что солдат может погибнуть в любой момент.
В солдатских песнях говорится либо об усталости, о том, что война — это смерть, кровь, грязь, пыль. Либо о девушках и матерях, которые остались где-то там, вдалеке. Либо, вот так, как у Сарджа "Попробуй, свяжись со мной! Где хочешь достану и горло перегрызу!". Либо залихватские и хвалебные песни о том, какие они, солдаты, крутые ребята, как они всех перебьют, всех изнасилуют и выпьют все пиво.
Ну и песня — а Сардж явно пел о себе и таких как он — лишний раз подтвердила версию Рогиэля о том, кто он такой. Элитный гвардеец, обученный применению магического вооружения, все эти метатели огня, огненная броня и прочие неизвестные архимагу, но явно обозначающие что-то неприятное слова, вроде "радиация". Но при необходимости способный убить противника хоть ножом, хоть зубами,