На этот раз смеется уже Вик. Низкий смех, темный, по-настоящему пугающий.
— Ты думаешь, что у тебя есть право на допрос? — спрашивает он, и его интонация закладывает настоящий страх в сердце. Исключая тот поцелуй на крыше я все равно боюсь Виктора Чаннинга. — Связать его, словно жирную свинью, и вынести на крышу.
— Ты, нахрен, не посмеешь, — рычит Дональд, но Оскар уже потянулся за фиолетовой веревкой, которая была у Кэла на плече. Когда этот избалованный придурок решает предпринять попытку закричать, ладонь Аарона тут же сжимает ему рот, и он наклоняется:
— Даю последний шанс, прежде, чем мы тебя задушим.
— Я тоже хочу, — вклинивается Хаэль. Он словно… острый на язык подросток-футболист из хорошенькой школы, но потом с ним случилось что-то травматическое, и он изменился. Все те же дерьмовые улыбочки, чрезмерная уверенность и тщеславие в упаковке из боли и татуировок вместо денег и бейсбольной куртки. — И я бы с удовольствием это сделал. Нет ничего, что нравилось бы мне больше, чем надирать задницы богатым мудилам, которые не в курсе, что этот мир не принадлежит им.
Аарон отпускает Дона, и Оскар быстро связывает его. Следующее, что происходит — остальные вытаскивают Дона из окна.
— Какого хрена? — шепотом ругаюсь я, хватая Оскара за руку. То, как он смотрит на мою руку на ткани своего костюма, явно говорит о том, что я отпустила, и быстро. — Это, блять, то, что вы сделали со мной?
— Даже близко нет, считай это… одой.
Оскар освобождается от моей хватки, и от меня ждут, чтобы я последовала. Руки трясутся, я вся трясусь и вижу, как Оскар накидывает петлю на шею Дона.
Они хотят повесить его?! Прикидываю я, сердце колотится так быстро, что меня начинает тошнить. Прямо здесь, так просто? Я хочу сказать, что не буду винить их в убийстве, но ведь это чистой воды безумие.
— Дональд Ашер, — Вик присел на корточки рядом, выглядя так, словно владеет миром, вкушает жестокую реальность. — Знаешь ли ты, как оказался здесь?
— Я могу заплатить, — кривится Дон, его голос надломлен, слишком слаб и невероятно жалок, так что мне становится тошно. Поверить не могу, что в самом деле встречалась с этим парнем. Но я так отчаянно хотела сбежать от своей жизни, уйти как можно дальше от Аарона, что в тот момент это показалось мне хорошей идеей.
— Все, что захотите, просто назовите цену.
Виктор смеется, наводя страху, способного заполонить пространство аж до луны. Он протягивает руку и убирает темные волосы Дона со лба, насмехаясь.
— Думаешь, нам не плевать на деньги? — спрашивает Вик, склоняя голову, чтобы получше изучить свой объект, — думаешь это то, за чем мы гоняемся?
— Все любят свободу, — шепчет Дон, трясясь от ярости. Ветер поднимает едкий запах, и мне требуется всего минута, чтобы понять — он обмочился. Не то, чтобы я винила его в чем-то. Просто хочу сказать, что когда Хавок вытащили меня из постели посреди ночи, я не осталась мокрой. Видимо, меня таким не возьмёшь. — Деньги могут купить вам свободу. У меня есть наличка, она спрятана в сейфе. Если вы меня развяжете, мы вместе пойдем возьмём ее и тогда…
Виктор хватает Дона за волосы и дергает его голову назад, к тому времени Аарон уже заканчивает с узлами.
— Ты заставляешь меня усомниться в собственном интеллигенте, Дон, — произносит Вик, не сводя с него взгляд. — Мы здесь не ради денег. Все, что ты бы мог нам предложить, лишь скажет о том, как ты жалок. Ты бы не пострадал, а это самое главное, — он вздыхает, словно попытка объяснить ситуацию этому кретину выжала из него все соки.
Между тем, я вполне уверена, что одновременно переживаю паническую атаку, вызванную ПТСР, и наслаждаюсь шоу. Некое глубокое, немного колющее, чувство удовлетворения проходит через меня, и тогда я и понимаю, что я злая, по-настоящему злая, такая же злая, как и они все — мои бандиты, все парни Хавок вместе взятые.
Они испортили меня, изменили, сделали меня подобной им.
С трудом сглатываю, но не отвожу и не закрываю глаза.
— И ты действительно думаешь, что мы поведемся, на то, что ты так легко позволишь нам уйти? Нет, только такой монстр, как ты, знает, что как только появляется преимущество, нужно брать его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На лице Вика загорается улыбка, но не та прекрасная. То, как сейчас выглядят его губы, заставляет меня усомниться в том, что буквально недавно он почти прожег дыру в моем сердце, наполняя своим теплом.
— Да как только мы свалим, ты натравишь на нас кучку личных охранников, — Вик потрепал его за щеку и поднялся. — Кроме того, ты слишком много знаешь. Думаешь, что сможешь уйти от этого?
— Какого черта? Я ничего не делал, — шепчет Дон, раскачиваясь, как гусеница в коконе, глаза не сводит с края крыши. В какой-то момент все услышат, чем мы тут занимаемся, толпа тут же соберётся. Но я продолжаю стоять на месте и делать вид, что доверяю парням. Они сотканы из жестокости, боли и мести, а все это переплетается в темноте, нависая над реальностью.
— Никогда не причинял никому боль? — уточняет Аарон, но слепой гнев в его голосе смущает меня. Когда Вик спокоен, крут и собран, от поведения моего бывшего создается впечатление, что ему не все равно. Если бы ему действительно было плевать, он бы не порвал со мной и не растворился в воздухе, ведь так? — В своей короткой, несчастной жизни, ты был никем иным, как чертовым ангелом? Ты дьявол, Дон, и помрешь ты, как сраная дворняжка.
— Кто бы говорил, — Дон последний раз плещет яростью, и Вик смеется.
— Развяжи веревку, — говорит он, и Оскар кивает, двинувшись с места, чтобы развязать фиолетовые узлы на запястьях и лодыжках Дона. Он ненадолго успокаивается, а потом понимает, что Вик попросил развязать одну веревку, а не все.
— Ты знал, что наш друг просто мастер во всех этих узлах? Он может связать их между собой так, что и следа не останется. И что забавно, так это то, что как только шумиха утихнет, никто и не вспомнит избалованного, богатого школьника, повесившегося на дереве под своим окном.
— Не… — Дон начинает кричать, но Хаэль уже плотно затянул веревку на дереве и потянул за узел. Всего секунду спустя, прежде чем я успеваю начать протестовать или подумать, попыталась бы я это сделать, Вик толкает Дональда с крыши и просто…уходит.
Ветка стонет, веревка скрипит, но все, что я слышу это стук своего сердца, когда зажимаю уши руками.
— Бернадетт, — произносит Вик, касается моих запястий и отводит их от лица, — посмотри.
С болезненным ощущением в животе я подхожу к краю крыши, держась за его руку, и обнаруживаю, что веревка, связывающая горло Дона, развязалась.
Он лежит на земле, стонет, не в состоянии встать, но, безусловно, живой.
Мои глаза впиваются в серые глаза Оскара, лишенные эмоций и чертовски страшные.
— Я — мастер узлов, — это все, что он говорит своим гладким голосом.
Я в растерянности, у меня просто нет слов, а это как раз то, что уже давненько со мной не случалось. Мальчики Хавок только что заставили Дональда Ашера поверить в свою смерть, хотя ничего толком и не предприняли.
То, как они заперли меня в шкафу или преследовали в лесу.
Это какой-то особенный вид жестокости, разве нет?
Та, которая не оставляет за собой след.
— Пора валить, пока этот маленький ползучий хрен не проснулся, — говорит Хаэль с ухмылкой на лице, совсем не встревоженный тем, что только что сделал. Это хреново, что я тоже нет? Будто Дон получил меньше, чем того заслуживал.
Мы идем внутрь и вниз по лестнице, чтобы увидеть, как Дон пытается подняться, задыхается и дрожит, а его штаны пропитались мочой.
— Дорогая, — обращается ко мне Вик, занеся ногу на шею Дона, и толкает его обратно на землю. — Я хочу, чтобы ты вернулась к воротам и подождала нас у деревьев. Каллум пойдёт с тобой.
— Подожди, что? — спрашиваю я, отрывая взгляд от потного лица Дона. — Но мы здесь по моей просьбе, я хочу присутствовать.
— Нет, только если я не скажу, — лицо Вика превращается в камень, когда он смотрит на меня, и я ощетиниваюсь. Он снова испытывает меня, дает очередной раз проявить себя.