— Сегодня вам придется топать куда дальше и быстрее, чем когда-либо в жизни, — резко ответил Шон.
«Выдрючивается, как шлюха, — подумал он, совершенно игнорируя тот факт, что по жизни более всего был падок на шлюх, — и как раз тогда, когда я только начал испытывать к ней уважение». — Его так и подмывало сказать какую-нибудь грубость. Он сдержался, стараясь не обращать внимания на крутые изгибы ее бедер, изящные, словно фарфоровая ваза, вышедшая из рук мастера эпохи Тан. Он хотел было даже отвернуться, чтобы продемонстрировать полное свое безразличие и вступающее с ним в полное противоречие неодобрение, но когда она снова скрылась за упавшим на место клапаном, все еще продолжал стоять на прежнем месте.
— Перемирие, будь я проклят, — в сердцах ругался он себе под нос, возвращаясь к себе. — Нет, она по-прежнему кружит по рингу и отвешивает мне один удар за другим. — И тут собственный гнев вдруг озадачил его. Ведь окажись перед ним в таком виде любая другая женщина — пусть даже и вполовину не такая красивая, — он бы лишь порадовался такому представлению.
«Просто она должна быть выше этого, — наконец нашел он для себя объяснение, а потом вспомнил, как сильно она ему не нравилась и какое презрение вызывала. — Смотри, эта курочка еще даст тебе прикурить», — мысленно предостерег он себя, а потом вдруг разразился хохотом. Наконец-то в душе его развеялась горечь, вызванная ампутацией ноги Шадраха и неминуемой потерей лицензии.
Ему предстояла охота на одно из легендарных африканских животных, и присутствие этой женщины каким-то непостижимым образом придавало совершенно необычную остроту предстоящей охоте.
* * *
На дне глубокой лощины, которую им пришлось преодолевать, трава была покрыта инеем. Кристаллики снега ярко сверкали в свете фар, а оцепеневшие от холода представители местной фауны пребывали в полулетаргическом состоянии, вяло уступая дорогу «тойоте». Наконец, за час до рассвета, машина достигла брода на Чивеве. В предутреннем свете луны вода реки казалась черной и сверкающей, как антрацит, а высокие деревья по обоим берегам были похожи на каких-то сверкающих призраков, как будто вдоль реки выстроились две противоборствующие армии сказочных великанов.
Шон остановил «тойоту» в стороне от дороги и оставил одного из свежевальщиков охранять ее. Потом они совершенно естественным образом выстроились в обычную охотничью колонну, в центре которой помещались клиенты. Пумула занял прежнее место Шадраха в арьергарде. Мускулистый молчаливый африканец с густой черной бородой нес на плече «ригби» Рикардо.
У всех мужчин, включая Рикардо, были вещмешки, и даже Клодия несла свои фляги с водой. У Джоба было второе ружье Рикардо — «уэзерби» — а Шон, как всегда, сам нес свой «нитро-экспресс-577». Во время охоты он никогда не выпускал его из рук. Они двинулись вперед, вверх по течению реки, примерно через милю согрелись и прибавили шагу. Шон заметил, что Клодия, с ее длинными ногами, успешно справляется с неровностями лесной тропы и не отстает от остальных. Заметив в его взгляде невольное одобрение, она одарила его кокетливой улыбкой.
Небосклон уже начал озаряться первыми лучами солнца, когда следопыт, принесший известие о том, что Тукутела наконец перешел реку, что-то крикнул и указал рукой куда-то вперед. Было уже достаточно светло, чтобы вскоре они смогли различить свежую зарубку на стволе красного дерева, стоящего у самой воды.
— Это здесь! — сказал следопыт. — Я отметил место.
Шон с первого взгляда понял, что здесь идеальное место для переправы через реку крупных животных. Гиппопотамы первыми протоптали путь через кустарник и вниз по десятифутовому крутому берегу к воде. А прошедшие здесь вслед за ними стада буйволов и слонов утрамбовали землю и сделали тропу более пологой.
Вообще африканский вельд покрыт целой сетью звериных троп, и в этом месте к броду их тоже сходилось около дюжины, подобно спицам колеса. Все участники охоты, услышав крик следопыта, ускорили шаг, но Матату тут же вырвался вперед и принялся внимательно осматривать короткую широкую тропу, уходящую к воде. Он то и дело склонял голову то к одному плечу, то к другому, чтобы использовать скудный свет как можно эффективнее, и время от времени касался земли кончиком очищенного от коры ивового прутика.
Не пройдя и пяти шагов, он выпрямился, оглянулся, а встретившись взглядом с Шоном, широко улыбнулся, отчего все его лицо превратилось в сплошную сетку из радостно-возбужденных морщинок.
— Это он! — чирикнул он. — Это следы ног отца всех слонов. Это Тукутела! Это и вправду Сердитый!
Шон взглянул на широкий круглый след в покрывающей звериную тропу пыли и почувствовал, что в душе у него будто весенний паводок поднимается.
Но его возбуждение вскоре сменилось чувством ответственности за исход охоты — едва ли не религиозной суровостью.
— Матату, — сказал он. — Вперед по следу!
Тем самым он как бы формально возвестил о начале охоты.
* * *
След был заметен, как шоссе среди пустыни, и уводил в лес по звериной тропе.
Старый слон, похоже, бежал довольно быстро, как будто понимал, что брод — место особенно опасное. Возможно, именно поэтому он предпочел переходить реку на закате, с тем чтобы в наступившей темноте уйти от реки как можно дальше.
Миль пять он бежал без остановки, а потом совершенно неожиданно свернул со звериной тропы в густые заросли колючего кустарника, который недавно зацвел и пустил свежие побеги. Он ходил взад и вперед, лакомясь цветами и сочными побегами, след его стал запутанным, а за собой он оставлял поломанные и втоптанные в землю кусты.
Матату и Джоб отправились в заросли, чтобы определить, куда направился старый слон, а остальные немного отстали, чтобы не мешать им работать.
— Умираю от жажды! — Клодия отстегнула от пояса одну из фляжек.
— Нет! — остановил ее Шон. — Если с самого начала начнете пить, потом будете страдать от жажды целый день, а мы в самом начале пути.
Она на мгновение заколебалась, прикидывая, не настоять ли на своем, но потом все-таки пристегнула фляжку обратно.
— С вами не соскучишься, — заметила она.
Матату негромко свистнул откуда-то из-за кустов.
— Он взял след, — объявил Шон и повел остальных через заросли кустарника.
— Насколько мы теперь отстаем? — спросил он Матату. Сначала они отставали от слона на десять часов, но каждый раз, когда он останавливался, чтобы подкрепиться, они сокращали это время.
— Он кормился недолго, — пожал плечами Матату. — А теперь снова бежит во всю прыть.
Слон свернул со звериной тропы и теперь бежал по каменистому предгорью небольшого хребта, как будто сознательно скрывая следы. Неподготовленный человек ни за что не смог бы обнаружить практически незаметный след, но Матату невозмутимо шел все дальше и дальше.