Бродяжка остановилась, и Шелби потрепала ее по холке и крикнула, стараясь перекричать рев бури:
— Все в порядке, малышка! Не бойся!
Жесткий, саднящий комок страха начал расти у нее где-то под ложечкой. Сколько прошло времени? Холод уже не просто беспокоил ее, он стал жгучим, мучительным. Что, если она отморозит себе нос и его придется ампутировать? Шелби готова была расплакаться: ей было ужасно жаль, что Бродяжка должна переносить все это, и тут, неожиданно, она заметила серый силуэт сквозь густую снежную пелену. Там кто-то есть!
— Эй! — крикнула она. — Это я! Шелби!
Но когда она пришпорила лошадку, прорываясь навстречу ветру, силуэт растаял, став просто тенью. Ужас потихоньку просачивался в сердце Шелби. Отец рассказывал ей истории о людях, застигнутых таким ужасным бураном, что они видели миражи, совсем как те, которые обманывают людей, потерявшихся в пустыне…
Сердце ее забилось сильнее, подстегиваемое страхом и ее собственным необузданным темпераментом. Может быть, лучше вернуться? Но в какой стороне ранчо? Все ее ориентиры исчезли, и мир превратился в помутневшее, взбаламученное море морозной белизны.
И тут сквозь ветер Шелби услышала голос, выкрикивавший, казалось, ее имя. Лошадка повернулась сама, без понуканий, в надежде на помощь, и они вместе пробивались вперед, к другому силуэту, который, чем ближе они подъезжали к нему, делался, по счастью, все яснее.
Человек, сидевший на лошади, оказался Лусиусом.
— Вы заблудились, а? — прохрипел он. Громадный, об лепленный ледяной коркой шарф закрывал всю нижнюю половину его лица.
— Нечего вам было сюда соваться, мисс Шелби. Поехали с нами домой.
И он снова занялся стадом, которое они загоняли обратно к дому.
Несчастные животные вразброд брели вдоль ограды по двое, по трое в ряд, двигаясь вслед за Лусиусом и Маршем; Шелби машинально стала пересчитывать их. На эту неделю у них значилось 183 головы рогатого скота, а перед загоном они надеялись отыскать еще семнадцать потерявшихся в горах телят. Жизнь станет намного проще, когда на каждом животном будет проставлено клеймо, но пока, слава Богу, хоть ограждение закончено, и даже если сегодня они потеряют пару бычков, животные никуда не денутся с ранчо «Саншайн», до тех пор, пока буря не утихнет.
Из-за метели Шелби ничего не видела дальше нескольких ярдов. Теперь она узнала гнедую кобылу Кэйла; самого всадника почти невозможно было разглядеть, столько на нем всего было намотано. Он помогал сгонять коров в стадо и гнать их вперед, но на минутку остановился и крикнул Шелби:
— Что вы тут делаете, мэм? Прошу прощения, но Джеф просто шкуру с вас спустит, если увидит вас здесь. — Он махнул рукой назад, в крутящуюся снежную замять. — Лучше вам убраться отсюда подальше, прежде чем…
Шелби подумала, что ветер отнес его последние слова в сторону. Поворачивая лошадку поближе к ковбою, она крикнула:
— Что? Я не слышу!
Но Кэйл уже замолчал, махнув ей рукой, чтобы она уезжала, и развернул лошадь, собираясь продолжать путь. Шелби решила ехать за ним и послала Бродяжку поближе к ограждению, которое было единственной вехой в этом океане белизны.
Мгновение спустя воздух точно взорвался от оглушительного треска всего в каких-нибудь дюймах от Шелби. Сердце ее подпрыгнуло, Бродяжка тоже, — она взвилась на дыбы, как раз вовремя, чтобы увернуться от громадного засохшего тополя, который треснул и повалился под тяжестью снега, льда и ураганного ветра.
Он упал совсем близко от Шелби и от нескольких — как раз проходивших мимо — бычков. Она оцепенела от потрясения и холода, сердце ее отчаянно билось, она задыхалась, смахивая слезы. Шелби увидела, что дерево повалилось прямо на их новую изгородь, сломав один из столбов и сплющив несколько ярдов обледеневшей колючей проволоки.
Приближавшиеся коровы, казалось, с любопытством поглядывали на дыру в ограждении. Шелби, в своем полугорячечном состоянии, решила, что ей необходимо спешиться и подойти поближе, чтобы рассмотреть повреждение. Снег доходил ей уже до колен; одной рукой она ухватилась за поводья лошадки, пытаясь другой отодвинуть в сторону ветку тополя. Ужасно! — пронеслось у нее в голове. Как может быть столько несчастий сразу — и это в мае, подумать только! Им бы сейчас резвиться на усыпанных цветами лугах! Она старалась не думать ни о жжении в руках и ногах — их точно кололи булавками, — ни о том, сколько времени займет обратная дорога домой…
Она мысленно подсчитывала количество колючей проволоки, которое им понадобится. Ветер незаметно переменился, задувая теперь ей в лицо, и Шелби на миг испугалась, что у нее сорвет шляпу. Она придерживала ее рукой, когда что-то ухватило ее за воротник плаща, приподнимая над сугробом и отряхивая от снега, и тлевшие в ее душе страх и отчаяние вспыхнули вдруг с новой силой слепым, всепоглощающим ужасом.
— О Боже! Что?.. На помощь! — пронзительно закричала она.
Кто это — медведь? Или буря подняла ее, оторвав от земли, как до этого дерево?
— На помощь? — повторил за ней знакомый голос, по-прежнему невозмутимо-спокойный, хотя ему и приходилось перекрикивать ветер. — Не понимаю, почему я должен шевельнуть хотя бы пальцем, чтобы помочь вам, когда совершенно очевидно, что вы сами, по своей воле, устроили себе эту ловушку, нарушив мое распоряжение.
Шелби смутно, почти не сознавая, удивилась его силе; он наклонился и, как пушинку, вскинул ее на спину своего жеребца. Теперь, зажатая в кольцо его крепких, точно стальных, рук, она была вынуждена посмотреть ему в глаза — но это не принесло ей успокоения.
— Ну что вы, Джеф, вам вовсе не из-за чего так сердиться. Я же не маленькая, в конце концов, и нечего меня держать взаперти только из-за того, что я женщина…
— Молчите, — оборвал он ее.
Спустив заснеженный шерстяной шарф, прикрывавший его рот, он пристально, жестко смотрел на Шелби — лицо обожжено ветром, брови заиндевели, покрылись ледяной коркой.
— У меня просто нет слов, чтобы выразить мою ярость! Сначала вы теряете свое ранчо, теперь едва не потеряли и свою жизнь! Вы избалованная, капризная…
Глаза Шелби вспыхнули, она всхлипнула и задохнулась.
— Послушайте, это все-таки и мое ранчо тоже, и я имею право защищать мою землю и мой скот! Вы не смеете указывать мне, что я должна делать и по-всякому обзывать меня!
— Я не стану пререкаться с вами сейчас, когда оба мы рискуем вот-вот замерзнуть до смерти. У вас уже лицо начинает синеть!
Гнев его был порожден чувствами, которые испугали их обоих. Потянув Бродяжку за вожжи, он подвел ее вплотную к Чарли и буквально столкнул Шелби в седло.
— Отправляйтесь домой!