к окнам, а я занял ближайший к двери стул.
— Ты плохо выглядишь, — начал президент, с типичной прямотой добавив, — Нам не нужно, чтобы кто-нибудь еще свалился. — Один из моих коллег из другого агентства потерял сознание, выходя из Западного Крыла днем или около того ранее.
— Я мало спал, — признался я. — Ощущаю громадную ношу.
— Позволь мне снять эту ношу с твоих плеч, — сказал президент.
— Хотел бы я, чтобы вы могли, господин президент. Но вы не можете. Я ощущаю себя стоящим посреди железнодорожных путей. Приближается поезд, собирающийся переехать меня и мою карьеру, но я не могу сойти с путей.
— Почему?
— Потому что мы просто не можем найти ни одного разумного аргумента в поддержку частей программы «Звездный Ветер».
Затем мы обсудили детали программы и ее сомнительные части. Я закончил, сказав: «Мы просто не можем ручаться за ее законность».
— Но я говорю, что есть закон для исполнительной власти, — ответил он.
— Вы, сэр. Но только я могу сказать, что Министерство юстиции может признать законным. А здесь мы не можем. Мы сделали все, что могли, но, как сказал Мартин Лютер: «Вот я стою здесь. Я не могу делать ничего другого».
— Я просто хочу, чтобы ты не выплескивал на нас эти возражения в последнюю минуту.
Я был в шоке.
— Господин Президент, если это то, что Вам сказали, то Ваши сотрудники ввели Вас в заблуждение. Мы несколько недель говорили им об этом.
Он сделал паузу, словно переваривая это открытие.
— Можешь просто дать мне время до 6 мая, чтобы я мог попытаться внести законодательные правки? Эта программа действительно важна. Если я не смогу поправить ее, то закрою.
— Господин президент, мы не можем этого сделать. И неделями говорили об этом. — Я выждал паузу, сделал вдох, а затем вышел за рамки своей роли юриста, чтобы дать президенту политический совет. — И, господин президент, мне кажется, я должен сказать кое-что еще. Американцы выйдут из себя, когда узнают, чем мы занимались.
Он впервые казался раздраженным.
— Позволь мне волноваться об этом, — резко ответил он.
— Да, сэр. Но я подумал, что это надо было сказать.
Он сделал паузу, и я знал, что наш разговор подходил к концу. Как я сказал в среду вечером его главе аппарата, я не верил в угрозу отставкой в качестве способа выиграть спор. Я считаю, что спор должен вестись по существу дела, а затем люди могут решить, стоит ли уходить после его разрешения. Всегда напоминает жульничество сказать, что вы забираете мяч и идете домой, если все не будет по-вашему.
И все же, я хотел найти способ помочь Бушу. Этот человек, который мне нравился, и которому я желал успеха, казалось, не понимал, что надвигается буря. Все руководство Министерства юстиции собиралось уйти, и как раз тогда, когда он вел кампанию по переизбранию. Подобный мятеж не случался даже в худшие дни Уотергейта. Мне нужно было сказать ему, предупредить его, но я не хотел нарушать своего правила. Так что неуклюже попробовал зайти с другой стороны.
— Вам следует знать, что Боб Мюллер собирается этим утром подать в отставку, — сказал я.
Он снова сделал паузу.
— Спасибо, что сказали мне это. — Он протянул руку и показал мне обратно через Овальный кабинет. Я миновал часы и немедленно отправился вниз по лестнице, где на нижнем уровне Западного крыла стоял, дожидаясь меня, Боб Мюллер. Я только было начал передавать свой разговор с президентом, как подошел агент Секретной службы и сказал, что президент хочет немедленно видеть Мюллера наверху.
Боб спустился примерно через десять минут. Мы вышли к его бронированному «Субурбан» и забрались назад. Он попросил водителя выйти. (Позже водитель рассказал мне, что знал, что что-то происходит, потому что впервые за десять лет вождения его попросили выйти). Он сказал мне, что они с президентом по большей части обсудили те же вопросы. Боб подтвердил ему, что не сможет оставаться директором при данных обстоятельствах, и умолял президента прислушаться к нам. Президент ответил распоряжением: «Скажи Джиму делать то, что нужно, чтобы привести все к устраивающему Минюст виду».
Это все, что было нам нужно, приказ президента. Тем самым мы обходили вице-президента, Карда, Гонсалеса, и даже Эддингтона, с его полным секретных указов сейфом. Мы направились обратно в Министерство юстиции, где провели брифинг для своих старших сотрудников. Нашей первой задачей было посвятить больше хороших юристов. Тед Олсон готовился к прениям в Верховном Суде, так что к команде добавили его заместителя, Пола Клемента, наряду с несколькими из тех блестящих монахов из Юрисконсультской службы. К команде присоединились юристы ЦРУ и АНБ. Эддингтон не смог помешать нам расширить круг.
Команда работала все выходные, чтобы сформировать новый проект президентского указа, который сузит масштабы полномочий АНБ. Я решил направить в Белый дом секретную докладную, суммирующую проблемы и наши рекомендованные поправки. Она навсегда попадет в президентский архив, и в официальном порядке ответит на президентское распоряжение Мюллеру; в этой записке было задокументировано все, что требовалось сделать, чтобы Минюст все устроило. Это был резковатый ход, так как создавал постоянную и полную запись всего, что было вне закона, но теперь и было время стать резковатым. Голдсмит с Филбином передали докладную Гонсалесу из рук в руки у него дома поздно вечером в воскресенье. Это по-настоящему взбесило некоторых в Белом доме.
Во вторник мне позвонил Гонсалес сказать, что из Белого дома к нам вернется записка. Он попросил меня не реагировать слишком остро и сказал, что Белый дом нацелен на работу с нами. Не знаю, слишком ли остро я отреагировал, но конечно же я отреагировал, и самым решительным образом. Та записка являлась большим средним пальцем, и явно была написана Эддингтоном. В ней говорилось, что мы во всем ошибались, и действовали нецелесообразно, узурпировав президентскую власть. Она отклоняла все предлагаемые нами изменения, заявляя, что они не являются необходимыми с юридической и фактической точек зрения. В ней не было ни слова о том, что наши матери — шлюхи, но с тем же успехом вполне могло бы быть.
Я достал свое прошение об отставке и изменил дату на 16 марта. К черту этих людей. Они просто забили на президентское распоряжение Бобу Мюллеру и сохраняли незаконный указ. Я сказал руководителю аппарата Эшкрофта, что подаю в отставку, снова. Он попросил меня обождать. Он был уверен, что Эшкрофт захочет уйти вместе со всеми остальными, но все еще был слишком болен. Не могли бы мы дать ему несколько дней, чтобы