над нами.
Приподнявшись метра на два, она перестала кружиться и сказала сверху капитану:
— Гони, парень, луку три головки.
Глава XVII
Глыба разума
Ох и нанюхался же я все-таки болотных газов, нанюхался! Но не знаю, когда именно — здесь ли, в макарке, или когда-нибудь раньше, совсем давно. Только нанюханный может увидать такую несуразную картинку вроде отрыва головы от пиджака с карманами.
А самая легкая лодка? Она-то откуда взялась? Кому она нужна, кроме нанюханного? Только нанюханный может построить такую лодку и плавать на ней, чтоб нанюхиваться и дальше.
И я всегда знал, всегда предчувствовал, что самая легкая лодка в мире заведет меня неведомо куда. Но только думал, что это будет когда-нибудь потом, немного позже.
И вот прямо перед нами висела в воздухе Аверьянова голова. Она чуть шмыгала носом. Она висела легко и просто, и даже коровы не обратили на взлет ее никакого внимания.
Рядом с безголовым туловом сидели под сосной мы с капитаном.
Зачарованно смотрел капитан на дивное творение природы, висящее в воздухе. Страх и счастье, восторг и полоумие играли в его глазах. Как ребенок, он дергал меня за рукав, тыкал пальцем в воздух.
Я хоть и нанюхался болотных газов, а сидел на месте спокойно. Не дергался, не кричал. В этой чудовищной сцене, когда одна голова болтается в воздухе, а другая сходит с ума, мне была отведена одна роль — роль Глыбы Разума. Неторопливо превращался я в эту глыбу. Каменели лоб и затылок.
— Ты видишь? — толкал меня капитан. — Видишь или нет?
— Вижу, — тяжко, как жернов, провернулась в ответ Глыба Разума.
— Вот ерундовина-то, а?
— Точнее не скажешь, — туго сработала Глыба.
Обнюхивая веточки, Летающая Голова поднялась выше, добралась до сосновой макушки.
— Далеко-то как видать, — мечтательно сказала она, — все леса видны, все озера. Вот так, бывало, любуюсь, любуюсь, насмотреться не могу… Постой, кто это там на озере? Ну точно, Леха Хоботов. Не мою ли сетку проверяет?
— Вот так дед! — вскрикивал капитан. — У него голова как одуванчик, самая легкая в мире. У нас — лодка, у него — голова.
— А ты еще сапоги жалел, — хихикал сверху дед Аверя.
— Бери! — кричал вверх капитан. — Бери сапоги вместе с луком. Хочешь, дадим тебе лаврового листа?
— А чесноку у вас нету? — спрашивала Голова, опускаясь пониже. — Мне бы чесночку пару зубчиков, но главное — сапоги. Потому как валенки текут.
— Бери! — орал капитан. — Спускайся и бери.
— Ну спасибо, парень, — сказала Голова. — Спасибо, удружил.
И тут тело, которое сидело до этого спокойно, вдруг протянуло капитану руку.
— Что такое? — не понял капитан.
— Спасибо, — повторила Голова, а тело все протягивало руку, как видно, для рукопожатия.
Оглянувшись на меня, капитан робко пожал телу руку. Тулово, однако, на этом не успокоилось. Ткнув меня в бок, оно и мне сунуло руку, а Голова сверху крикнула:
— Спасибо и тебе.
Безголовое рукопожатие немного расшевелило Глыбу Разума, прочистило что-то в каменном мозгу.
— Сапоги не отдам! — крякнула Глыба гранитным голосом. — Луку бери три головки — и точка. Неизвестно, сколько вас тут с летающими черепами, сапогов не напасешься.
— Да нету больше ни у кого! У Лехи Хоботова рука летает, да и то рядышком, возле деревни.
— Не знаю, не знаю, но сапоги нам самим нужны.
Голова обиженно чихнула, повернулась к нам затылком, а тело вдруг зашевелилось. Оно сунуло руку в капитанский рюкзак, нашарило там пакет с луком и, отобравши три луковицы покрупнее, сунуло их в карман пиджака. После этого оно подняло руку к небу и пальцем поманило Голову к себе.
— Ну, чего тебе надо? — сказала Голова. — Сиди спокойно.
Но тело изо всех сил махало правой рукой, а левую прижимало к сердцу, умоляя Голову скорей вернуться назад.
— Вот так всегда, — огорченно вздохнула Голова. — Только разойдусь — оно к себе тянет. Ну, чего тебе надо, глупое? Дай погулять-то!
Тело разволновалось. Вскочив на ноги, оно подпрыгнуло, чуть не ухватив Голову руками.
Голова увернулась, прикрикнув:
— Цыц! На место!
Тело прыгнуло еще раз, но снова промахнулось.
— Сидеть! — крикнула Голова, отлетая в сторону, а тулово, воздев руки к облакам, побежало за ней.
— Осторожнее! — кричала Голова. — Ногу сломишь! Постой!
Тело не унималось. Спотыкаясь и падая, оно бежало вслед за Летающей Головой.
Голова в конце концов даже развеселилась.
— Не догонишь! — кричала она. — Не поймаешь!
Чуть не плача, тело сделало рывок, каким-то отчаянным козлом подскочило в воздух, схватило Голову за уши и крепко нахлобучило на законное место.
Глава XVIII
Горемыки
Ох, туман, туман. Да что же это за туман в моей-то бедной голове? Какой уж тут гранит, какая Глыба Разума — мутный, полусонный и беспросветный туман. И в тумане этом не моя ли нанюханная оторвалась от земли голова? Прав капитан, прав, нанюхались мы болотных газов, дурманящих болотных трав. Но если я и нанюхался их, то не здесь, не в макарке, а очень-очень давно, в сороковых годах XX века.
Превратившись снова в единое целое, дед Аверя вернулся к костру. Он налил из ведра в миску остатки ухи и залпом выпил.
— Ну ладно, — сказал он, отдуваясь. — Луку хоть заработал на уху.
Дед немного побледнел, видно, устал. Он сел, прислонившись спиною к сосне, прикрыл глаза.
Капитан-фотограф порылся в рюкзаке, достал пару головок чесноку, добавил к ним несколько перьев лаврового листа. Завернув все это в тряпочку, протянул деду.
— А за сапоги прости, — сказал капитан. — У меня-то голова пока не летает. Куда я в болоте без сапог?
Дед молчал, прикрывши глаза.
— Да что, обиделся, что ли? — спросил я. — Из-за сапог?
— Не в сапогах дело, — махнул рукою дед. — Так чего-то жалко стало. Летаешь, летаешь, а толку…
— Так ведь и мы, — сказал я, обняв деда за плечи. — Плывем, плывем, а что толку?
— Да, — вздохнул дед, — горемыки мы.
И капитан-фотограф шумно вздохнул, неожиданно почувствовав себя горемыкой. Так мы сидели и вздыхали некоторое время, и особо тяжкие вздохи испускал, как ни странно, капитан.
В конце концов это стало меня раздражать.
— Ты-то отчего горемыка? — спросил я.
— Сам не знаю, — ответил капитан. — Тяжело как-то…
— Вот и я не знаю, — сказал дед. — И голова у меня вроде бы летает, а на душе как-то тяжело.
— А чего твоя голова делает, когда летает? — спросил я. — Чего она делает в воздухе?
Дед хмыкнул:
— Какие же там дела-то могут быть? Никаких делов.
— Значит, только природой