И хватит, сказал себе Бэйб. Довольно. Ему наплевать.
— И? — спросил Джанеуэй. Он сидел молча, не выказывая эмоций.
Почему в последнее время все таращатся на меня? Бизенталь, Эльза, теперь этот?.. Не начинается ли у меня паранойя? Надо потом посмотреть в учебнике, совпадают ли симптомы.
— И? — повторил Джанеуэй.
— Хватит таращиться на меня!
— Извини. Это только потому, что мне интересно.
— Не верю.
— Тогда говори дальше.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты выпустил из себя все, что там у тебя накипело. Я упомянул твоего отца, задел какой-то нерв, что-то прорвало. И этот твой монолог — просто излияние. Нам никогда не дойти до важного, пока ты не выговоришься. Так что давай, договаривай про отца.
— Нечего больше договаривать.
— Прекрасно, — сказал Джанеуэй, — обсуждение вины временно прекращается, и мы переходим к другим вопросам.
Бэйб не верил своим ушам.
— Да вы же не слышали ни слова из того, что я вам говорил. Не было никакой вины. Это основная тема моей диссертации, я добьюсь публикации всего текста, он у меня весь в голове, я перерыл гору материала, у меня ящиками выписки, заметки и факты, а не сплетни газетные, не мнение общественное: я оправдаю отца истиной и ничем иным, и этого будет достаточно, вот увидите, да… — Бэйб задыхался. — Эй, а вы специально добивались, чтобы я сказал о публикации. Я уже закончил, а вы заставили меня говорить еще, так? Это и есть то, что у меня накипело?
Джанеуэй пожал плечами.
— Наверное.
— А вы, видимо, не такой уж и бестолковый, как я предполагал.
— Кто его знает, — Джанеуэй метнул в него белоснежную улыбку.
И зубы у него ровненькие, черт возьми, подумал Бэйб. В юности на лице, наверное, и прыщика не было.
Бэйб чувствовал, что теряет самообладание. Хоть бы этот тип ушел, думал он. Как можно быстрее. Он встал и налил себе вина.
Джанеуэй спросил:
— Я еще не нашел мотив. Чем сегодняшний вечер отличался от прочих?
Бэйб сел на свое место, думая, что Джанеуэй далеко не болван.
— Расскажи-ка мне про сегодняшний вечер.
— Я был дома. Он пришел. Он умер. Приехала полиция. Вы приехали. — Бэйб болтал вино в стакане.
Джанеуэй наклонился к нему.
— Это все? Может, ты что-нибудь забыл?
— Я не мастер запоминать детали.
— Ты хочешь сказать, что настала моя очередь объяснять кое-что, так?
— Думаю, что да.
Джанеуэй вздохнул.
— Ты даже не представляешь, как я боялся этой темы. У тебя есть полное право знать, но все равно… не хочется мне, но раз начал… — Он сделал глубокий вдох. — Ты ведь не думаешь, что твой брат действительно занимался нефтяным бизнесом?
— А чем же еще, как же он тогда зарабатывал деньги?
— Я давно знаю, как он зарабатывал монету, и поверь мне, отношение к нефтяному бизнесу он имел только через бензоколонки, когда заправлял машину. — Джанеуэй покачал головой. — Ты просто потрясающий человек. Он всегда говорил, что ты легковерный, но я не ожидал, что до такой степени, — Джанеуэй произнес это очень искренне.
— Он бы не стал обманывать меня. Мы никогда не обманывали друг друга. Ну, там приврать иногда немного, но не больше. Черт, время от времени все чуть-чуть загибают.
— Ладно, где он жил?
— В Вашингтоне.
— Центром чего является Вашингтон?
— Всего государства.
— Так. А знаешь ли ты, насколько одна часть правительства ненавидит другую? Например, у военных: армия терпеть не может флот, а флот ненавидит воздушные силы. Почему? Потому что когда-то армия была всем, а потом все поменялось и лидером стал флот. Потом раз! — еще перемены. Вот уже воздушные силы получают все, что им требуется, а адмиралы и армейские генералы стоят в стороне. Только представь, что там творится сейчас! Об этом телевидение говорит целыми днями, дрязги вечные. ФБР ненавидит ЦРУ, а вместе они ненавидят Секретную службу. Они постоянно перебраниваются и скулят. Затянувшаяся междоусобица, края их соприкосновения остры, между ними есть расщелины. В этих расщелинах мы и живем. — Прозвучало это с подчеркнутой серьезностью. С таким же серьезным видом он отпил вина из стакана.
Вдохновенно врет, подумал Бэйб.
— Нас сформировали, когда расщелины стали чуть шире. Сразу после событий в заливе Свиней[11]. Так вот, когда пропасть между тем, что ФБР может квалифицированно сделать, и тем, что Секретная служба, скажем, может вытерпеть, становится шире, обычно вступаем в дело мы.
— Кто — вы?
— Вот это определить очень трудно. Я — выпускник Дармута. Стипендиат, а от всех этих кличек и паролей завыть можно. Мы — это Отдел. И все. Заглавная буква О.
— Чем вы занимаетесь?
— Оперативной работой. Я сам был оперативником, пока меня не повысили до контролера, а если я проживу достаточно долго и не буду бестолковым, то у меня есть много шансов на выигрыш. Найти убийцу твоего брата — дело моей чести. Он был оперативником, когда погиб.
— Какую оперативную работу он выполнял?
— Всякую, какая была необходима.
— Довольно неопределенно.
— Совершенно верно.
— Что вы имеете в виду, говоря «всякую»? Вы ведь не имеете в виду что-нибудь плохое?
— Разве не примитивно для историка рассматривать современную политическую борьбу за высшую власть таким образом? «Хорошие поступки. Плохие поступки. Злодеи».
— Он никогда бы и мухи не обидел. Я в этом уверен. А вам поверить не могу.
— Ты знаешь, кто такой был Сцилла?
— Естественно, но Сцилла был не «кто», а «что», — огромная скала недалеко от побережья Италии.
— Сцилла — это была кличка твоего брата.
Бэйб потряс головой. Ему хотелось на свежий воздух. Док, подумал Бэйб, я хочу, чтобы ты был рядом.
— Можешь трясти головой сколько угодно, но так оно и есть.
— Вы утверждаете, что мой брат — шпион, простите — оперативник, а я и не подозревал об этом.
— Я утверждаю, что твой брат был первоклассным оперативником, потому что ты ничего не знал об этом. С тобой он пил вино, а обычно — шотландское виски. Не было такого оружия, которым бы он не владел, а с тобой — пугался при виде пистолета. Я думаю, больше всего он боялся, что в один прекрасный день ты обо всем догадаешься.
— Почему?
— Он боялся, что ты не одобришь его профессию.
— Почему! Я всю жизнь подражал ему. Если он употреблял какое-нибудь новое словечко, я тут же его перенимал, и его походку, мимику… Я был в восторге, когда мне приходилось носить его старые вещи… Я…
У Бэйба не было сил говорить дальше. Он устал, новости потрясли его, а он был утомлен еще до этого: монолог об отце отнял у него много сил.