— Время, господин, — сказал Бонза в третий раз.
Голова человека на кровати медленно повернулась.
Похоже, в сторону Бонзы.
— Можешь идти, — произнес человек глубоким баритоном. Твердо и внятно. Стопроцентное пробуждение, отметила Аомамэ.
Отвесив неглубокий поклон, Бонза вышел. Дверь закрылась, и Аомамэ осталась с клиентом один на один.
— Извини, что темно, — сказал мужчина.
— Ничего страшного, — отозвалась Аомамэ.
— Без темноты нельзя, — мягко пояснил он. — Но ты не волнуйся, тебя никто не обидит.
Она молча кивнула. Но потом сообразила, что в темноте этого не увидеть, и ответила:
— Хорошо.
Собственный голос показался ей странно высоким.
Несколько долгих секунд мужчина смотрел на нее. Даже во мраке она ощущала на себе его взгляд. Пристальный, испытующий. Этот человек не просто смотрел на Аомамэ, он будто вглядывался в ее нутро. Исследовал ее душу до самого дна. Ей почудилось, будто с нее сорвали одежду, всю до последней тряпки, и выставили перед этим мужчиной в чем мать родила. И теперь его взгляд забирался к ней под кожу и проникал в ее мышцы, внутренности, утробу. Этот человек видит в темноте, как кошка, подумала Аомамэ. Считывая даже то, что обычным людям и при свете не разглядеть.
— В темноте лучше видно, что происходит, — пояснил мужчина, словно угадав ее мысли. — Но когда проживешь во тьме слишком долго, потом очень трудно возвращаться на свет. Поэтому иногда нужны перерывы.
В его взгляде не было вожделения. Он просто исследовал Аомамэ, как объект. Так пассажир судна, стоя на палубе, изучает проплывающий мимо островок. Вот только пассажир не простой. Он умеет видеть острова насквозь. Под этим острым, всепроникающим взором Аомамэ вдруг осознала, насколько ее тело убого и несовершенно. Хотя обычно подобными комплексами не страдала. Наоборот, если не считать разнокалиберных грудей, телом своим она даже гордилась. Каждый день заботливо следила за тем, как оно себя чувствует, как выглядит. Каждая мышца подтянута, ни единой складочки. Но теперь, под взглядом этого человека, Аомамэ показалось, что ее тело — старый безобразный мешок, набитый мясом и костями.
Словно догадавшись о том, что творится в ее душе, мужчина прекратил этот жуткий досмотр. Аомамэ ощутила кожей, как его взгляд вдруг утратил силу. Так падает напор воды в шланге, из которого поливают лужайку, если кто-нибудь в доме завинтит кран.
— Извини, ты не могла бы приоткрыть шторы? — тихо сказал мужчина. — Тебе же будет легче работать.
Аомамэ опустила сумку на пол, подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы, отдернула кружевной тюль. Вечерний город залил комнату призрачным сиянием. Огни токийской телебашни, фонари скоростной магистрали, вспышки автомобильных фар, горящие окна небоскребов, неоновые вывески на крышах зданий — вся иллюминация сумеречного мегаполиса хлынула в гостиничный номер. Светлее в комнате не стало. Но теперь хотя бы можно было разобрать, где какая мебель стоит. Тусклый сумрак вызвал прилив ностальгии. Это было свечение мира, где она привыкла существовать. Внешнего мира, которого ей так сейчас не хватало. Но даже такой слабый свет вызвал у мужчины страдания. Когда она обернулась, он все так же сидел на кровати, скрестив ноги, и прятал лицо в ладонях.
— Что-то не так? — спросила Аомамэ.
— Все в порядке, — ответил он.
— Может, все-таки немного задернуть?
— Оставь как есть. Просто у меня проблемы с сетчаткой. Глаза привыкают к свету не сразу. Нужно немного времени. Садись и подожди, если не трудно.
Воспаление сетчатки, припомнила Аомамэ. Чаще всего приводит к полной слепоте. Впрочем, это уже вне ее компетенции. То, с чем нужно работать ей, к зрению отношения не имеет.
Пока мужчина, закрыв лицо руками, привыкал к свету, Аомамэ опустилась на диван напротив и постаралась разглядеть своего визави, насколько возможно. Наконец— то пришел черед изучить того, с кем имеешь дело.
Человек и правда огромный. Не толстяк. Просто огромный — как ростом, так и вширь. Силищи не занимать. Да, хозяйка предупреждала, что он великан, но Аомамэ даже представить не могла, насколько это буквально. Хотя, казалось бы, глава религиозной секты вовсе не обязан быть таких исполинских размеров. Аомамэ представила, как это чудовище насилует девочек, и лицо ее невольно перекосилось. Вот он, абсолютно голый, склоняется над беззащитным тельцем. Какое сопротивление может оказать ему десятилетняя девочка? Тут и взрослой-то женщине просто некуда деться.
На мужчине — легкие тренировочные штаны на резинке и рубашка с коротким рукавом. Рубашка без узора прошита блестящей нитью. В обтяжку, две пуговицы сверху расстегнуты. И штаны, и рубашка то ли белые, то ли светло-кремовые, не разобрать. Пижамой не назовешь — скорее легкое домашнее одеяние. Или классическая униформа для отдыха под пальмами в жарких странах. Здоровенные голые ступни. Плечи широченные, как у чемпиона по спортивной борьбе.
— Спасибо, что пришла, — произнес мужчина, будто специально выдержав паузу, чтобы Аомамэ хорошенько его разглядела.
— Это моя работа. Когда вызывают, прихожу куда нужно, — отозвалась она как можно бесстрастнее.
И тут же ощутила себя кем-то вроде проститутки. Может, оттого, что под его пристальным взглядом в темноте почувствовала себя раздетой?
— Ты в курсе, куда тебя вызвали на этот раз? — спросил мужчина, не отнимая рук от лица.
— Вы хотите спросить, что я знаю о вас?
— Да.
— Почти ничего, — осторожно ответила Аомамэ. — Мне даже не сказали, как вас зовут. Знаю только, что вы руководите религиозной организацией то ли в Нагано, то ли в Яманаси. Что у вас проблемы с мышцами и, возможно, я могла бы вам как-то помочь.
Мужчина несколько раз покачал головой, затем отнял ладони от лица и посмотрел на Аомамэ.
Его длинные, с проседью волосы спускались до самых плеч. Возраст — около пятидесяти. Огромный нос чуть не в пол-лица — длинный, прямой и широкий — напоминал альпийскую гору с фотографии в календаре: с мощным подножием, основательную и величавую. При взгляде на этого человека именно его нос запоминался больше всего. Глаза посажены так глубоко, что и не разобрать, куда смотрят. Лицо под стать телу — широкое и мясистое, черты правильные. Гладко выбрито, на коже ни родинок, ни прыщей. В целом лицо умное и совсем не агрессивное. Но когда глядишь на него, что-то не дает глазам успокоиться. Какая-то неуловимая особенность, которая режет глаз и выбивает людей из привычной системы координат. Возможно, чересчур крупный нос нарушает баланс лица, заставляя собеседников нервничать? А может, глубоко утопленные глаза своим тусклым сиянием слишком напоминают доисторические ледники — настолько покойные, что разглядывать их уже нет никакого смысла? Или все дело в тонких губах, постоянно изрекающих то, что невозможно предугадать?
— Что еще? — спросил мужчина.
— Больше ничего, — сказала Аомамэ. — Мне велено прийти сюда и выполнить свою работу. Моя специальность — растяжка мышц и вправление суставов, О характере и роде занятий клиента я ни думать, ни знать не обязана.
Ну как есть проститутка, пронеслось у нее в голове.
— Понимаю, о чем ты, — отозвался мужчина. — И все-таки придется кое-что тебе объяснить.
— Я вся внимание.
— Люди зовут меня Лидером. Но я перед ними почти никогда не появляюсь. Даже из моего ближайшего окружения очень мало кто знает, как я выгляжу на самом деле.
Аомамэ кивнула.
— Однако тебе я показываю свое лицо, — продолжил мужчина. — Без этого — оставаясь в темноте — нельзя исцелиться. К тому же того требует элементарная вежливость.
— Никто не говорит об исцелении, — сказала Аомамэ как можно спокойнее. — Простая растяжка мышц. У меня нет медицинской лицензии. Я всего лишь снимаю напряжение с тех суставов и мускулов, которыми люди не пользуются в повседневной жизни.
Мужчина едва заметно усмехнулся. Хотя, возможно, просто привел в движение мышцы лица.
— Хорошо тебя понимаю. Слово «исцелиться» я сказал для удобства, не напрягайся. Я имел в виду лишь одно: сейчас ты видишь то, на что обычным людям смотреть не дано. Важно, чтобы ты это знала.
— О том, что нужно держать язык за зубами, меня уже предупредили вон гам, — сказала Аомамэ, показав пальцем на дверь. — Вам не о чем беспокоиться. Все, что я здесь увижу и услышу, я заберу с собой в могилу. Моя работа постоянно связана с чьими-то секретами. Вы не исключение. И в вас меня интересуют только мускулы и суставы.
— Я слышал, в детстве ты была верующей из «очевидцев»?
— Не по своей воле. Меня так воспитывали. А это большая разница.
— Ты права, это большая разница, — согласился мужчина. — Хотя от образцов поведения, заложенных в детстве, избавиться невозможно.
— К счастью или к сожалению, — кивнула Аомамэ.