Три кошки поднялись по ступенькам к самому колоколу и замерли, принюхиваясь в темноте.
— Странно, — произнесла одна, поводя усами. — Пахнуть пахнет, а человека нет.
— Не говори, — согласилась другая. — Здесь пусто. Давайте поищем где-нибудь еще.
— Нич-чего не понимаю! — воскликнула третья, помотала головой, и все трое исчезли; шорох шагов затих во чреве ночной колокольни.
Молодой человек перевел дыхание. Со своей стороны, он тоже ничего не понимал. Кроме разве того, что встретился с этими существами нос к носу. Глаза в глаза. Но они почему-то его не увидели. Смотрели в упор, но не увидели! Он взглянул на свою ладонь. Все в порядке, пока не прозрачная. Чудеса да и только. Завтра же отправляйся на станцию и уезжай отсюда, сказал он себе. Торчать в этом городе дальше слишком опасно. Не надейся, что тебе всю дорогу будет везти.
Однако на следующее утро поезд на станции не остановился. Пролетел мимо, даже не сбросив скорость. После обеда — точно так же. В кабине мелькнул силуэт машиниста. В окнах виднелись фигуры пассажиров. Но останавливаться никто не собирался. Как будто никто не увидел молодого человека, который ждал поезда. А может, из вагонов уже не были видны ни станция, ни сам городок? Когда послеобеденный поезд скрылся из глаз, вокруг повисла могильная тишина. Постепенно стало темнеть. Близилось время кошек. И тут он понял, что потерял себя. Это не город кошек, догадался он. Это место, где мне суждено потеряться. Иной мир, уготовленный мною для себя самого. И никакие поезда, что вернули бы меня в реальность, на этой станции больше не остановятся.
Этот рассказ Тэнго прочел дважды. Больше всего зацепили слова: место, где мне суждено потеряться. Он закрыл книгу и посмотрел в окно на унылый индустриальный пригород, тянущийся вдоль моря. На исполинские цистерны со сжиженным газом, высоченные заводские трубы, похожие на дальнобойные артиллерийские орудия, и бегущие по дорогам огромные грузовики. Конечно, это не город кошек, но нечто похожее. Где-то на уровне подземного градоустройства.
Тэнго закрыл глаза и попытался вообразить, где пришлось потеряться Кёко Ясуде. Там не останавливаются поезда. Там нет ни телефона, ни почтового ящика. Днем там сплошное одиночество, ночью — дотошный кошачий дозор. И так до бесконечности. Незаметно Тэнго заснул. Поспал недолго, но глубоко. Проснулся весь в поту. Стоял жаркий летний день, и электричка бежала вдоль южного берега мыса Босо.
В Татэяме Тэнго пересел со скорого на местный, доехал до Тикуры. На станции стоял ностальгический запах моря, а люди вокруг были загорелые, точно негры. Он сел в такси, добрался до санатория. У стойки приема назвался и сообщил фамилию отца.
— Вы извещали о визите заранее? — сухо спросила его средних лет медсестра.
Невысокая, очки в золотистой оправе. В коротко стриженных волосах слегка пробивается седина. На безымянном пальце — обручальное кольцо, будто специально подобранное под очки. На лацкане халата — бирка с фамилией Тамура.
— Нет, — признался Тэнго. — Сегодня утром решил, сел в поезд и приехал.
Медсестра посмотрела на него как на сумасшедшего:
— Все посещения должны согласовываться заблаговременно. У медперсонала существует график работы, а у пациентов — строго расписанный режим.
— Прошу прощения. Об этом я не знал.
— Когда вы приезжали сюда в последний раз?
— Два года назад.
— Два года назад? — повторила сестра, листая список посещений. — Иначе говоря, два года подряд вас здесь не было?
— Именно так, — подтвердил Тэнго.
— Согласно нашим данным, вы — единственный родственник господина Каваны?
— Да, это правда.
Медсестра отложила список в сторону, посмотрела на Тэнго, но ничего не сказала. В ее взгляде он не почувствовал особого сострадания. Скорее, она просто что-то проверяла. Похоже, в ее глазах он не был особо исключительным экземпляром.
— Ваш отец сейчас на групповой реабилитации. Сеанс закончится через полчаса. После этого вы сможете с ним повидаться.
— В каком он сейчас состоянии?
— Телесно здоров. В физическом смысле проблем не наблюдается. Об остальном судите сами. — Сказав так, она закрыла глаза и потерла указательными пальцами веки. — Кроме вас, на этот вопрос никто не ответит.
Поблагодарив сестру, Тэнго провел в зале приема еще полчаса, читая книгу на старинном диване. Из открытого окна доносились запах моря и шелест сосен. Бесчисленные цикады в сосновых кронах скрежетали из последних сил. Будто выжимая из времени, которое им осталось, все самое важное.
Наконец подошла сестра Тамура, сообщила, что сеанс реабилитации закончен и можно повидаться с отцом.
— Я провожу вас, — сказала она.
Тэнго поднялся с дивана и невольно окинул взглядом свое отражение в зеркале на стене. Линялая джинсовая рубашка без пуговиц поверх майки с гастролей Джеффа Бека, зеленые бриджи с мелкими пятнышками от пиццы на коленях, тысячу лет не стиранные кеды цвета хаки, бейсбольная кепка. В общем, никак не похож на тридцатилетнего сына, который два года спустя навещает в больнице отца. В руках — ни цветов, ни гостинцев. Только из кармана торчит потрепанная книженция. Неудивительно, что сестра посмотрела на него как на идиота.
Сестра Тамура повела его куда-то через внутренний двор и по дороге вкратце рассказала, как здесь все устроено. Всего корпусов три, и каждого пациента кладут в первый, второй или третий в зависимости от стадии болезни. У отца Тэнго сейчас средняя стадия, поэтому он лежит во втором. Предыдущая стадия считается легкой, следующая — тяжелой. Обратного порядка в принципе не бывает, и после третьего корпуса не предлагается уже ничего. Кроме, понятно, крематория, о котором сестра тактично промолчала. Но ее намек Тэнго понял без объяснений.
Отцовская палата была двухместной, но сосед отлучился на какие-то курсы. Курсов здесь было множество — лепка из глины, садоводство, гимнастика и так далее. Хотя их называли реабилитационными, велись они не для того, чтоб лечить, а чтобы хоть ненадолго сдержать развитие неизбежно прогрессирующей болезни. Ну или просто занять чем-нибудь пациентов. Отец сидел в кресле у распахнутого окна, сложив руки на коленях, и смотрел на улицу. На столике рядом — горшки с какими-то желтыми цветами. На полу — особо мягкое покрытие, чтобы можно было упасть и не ушибиться. Две деревянные кровати, два письменных стола, пара шкафчиков для одежды и личных вещей. К столам приторочено по небольшой книжной полке. Когда-то белые шторы за много лет пожелтели от яркого солнца.
О том, что старик в кресле у окна — его отец, Тэнго догадался не сразу. Слишком уж тот уменьшился в размерах. Усох — так, пожалуй, будет точнее. Совсем поредевшие волосы напоминали заиндевевшую лесную лужайку. Щеки ввалились, отчего глаза казались гораздо крупнее, чем раньше. Лоб разрезали три глубокие морщины. Череп словно бы искривился — но, возможно, просто весь полысел. Брови стали длинными и густыми. Из ушей торчали в разные стороны длинные седые волоски. Уши, и раньше немаленькие, казались теперь огромными и походили на крылья летучей мыши. Не изменился, пожалуй, один только нос. Круглый и приплюснутый, в отличие от ушей. Странного темно-красного цвета. Из полуоткрытого рта с зубами, торчащими в разные стороны, казалось, вот-вот потечет слюна. Глядя на этого старика у окна, Тэнго невольно вспомнил последний автопортрет Ван Гога.
Когда Тэнго вошел в палату, старик обернулся к нему лишь на секунду — и уставился в окно опять. На взгляд издалека, он напоминал скорее мышь или белку, нежели человека. Примерно таким интеллектом он теперь обладал. И все же, вне всяких сомнений, это был отец Тэнго. Или, по крайней мере, то, что от него оставалось. За два года время отняло у старика очень многое. Отняло безжалостно, точно сборщик налогов, конфисковавший последний скарб у бедняка. Сколько Тэнго помнил отца, тот всегда был подтянутым, целеустремленным и буквально горел на работе. Пускай и не семи пядей во лбу, но со своими жизненной философией и силой воли. Ни разу Тэнго не слышал, чтобы отец на что-нибудь жаловался. Теперь же перед ним сидел не человек, а пустая оболочка. Скорлупа, в которой не осталось никакого тепла.
— Господин Кавана? — позвала сестра Тамура. Громко и внятно. Как учат медсестер разговаривать с пациентами. — Господин Кавана. Смотрите, кто к вам пришел. Это ваш сын!
Старик опять обернулся. Его глаза напомнили Тэнго два опустевших ласточкиных гнезда под крышей заброшенного дома.
— Здравствуй, — сказал ему Тэнго.
— Господин Кавана, к вам приехал ваш сын из Токио, — добавила сестра.
Ничего не отвечая, отец смотрел на сына в упор — так, словно пытался прочесть объявление на неизвестном ему языке.
— В половине седьмого ужин, — сообщила медсестра для Тэнго. — До тех пор можете побыть с ним, сколько хотите.