«Да потому, что отстал от хульманов. А Костя потому, что физику не любит».
«Ну и что? Он и химию не любит».
Я промолчал. На станции Хубу мы бросали монетки — на интерес. Сто раз кинули, и все сто раз нам выпала решка. Я спрашиваю: ну, на спор, что выпадет в сто первый раз? Файка кричит: «Пятьдесят на пятьдесят!» Цикада промолчала, а Костя брякнул: «Орел, конечно!» — «Это почему же орел?» — «Ну, ему тоже хочется».
«Рупрехт!»
«Чего тебе, Цикада?»
«Нечестно, если концерт не состоится».
Я хотел засмеяться, но Ханна посмотрела на меня.
Ханна Кук похожа на пчелу, ее хочется погладить. Единственный принцип, по которому наша Вселенная, наверное, выделяется изо всех других, это, конечно, то, что в ней возможно существование белковой жизни. Но совсем необязательно давить на меня только потому, что кто-то доверился девчонке, а она забыла про инструмент…
Костя
«Знаешь, Цикада, — напомнил я. — Был древний городок Локры. А в нем собирались лирники. Однажды на состязаниях у самого лучшего лопнула струна на кифаре. Зрители ахнули, тишина наступила такая, что даже цикады в траве умолкли. Но самая смелая не растерялась, — Костя посмотрел на меня, — и прыгнула на кифару. И она так ловко вплела свой голос в звучание оставшихся струн, что лучший лирник и в тот раз остался лучшим».
Ханна Кук
Такая у них мораль на Марсе.
Фаина
«Ой, мы попугая нашли!»
«Ой, мы Котопаху потеряли!»
Связь между хульманами и лангурами включилась, как только мы оказались метрах в ста друг от друга. Внизу все закрывали плоские облака, они заметно округлялись по горизонту, а восточную сторону неба — мрачная вершина горы Аскрийской. Глухой жестом показал: теперь наговоримся! Рупрехт сразу вылез на связь: «Кто решит задачку на дурачка?» Откликнулся Чимбораса: «Ты про Файку, что ли?» — «А мне все равно. Задачка на устойчивость стола с четырьмя ножками». — «Без проблем, — сказала я. — Выходим на решение для стола с произвольным количеством ножек, а потом подставляем найденные значения в формулу N=4». — «А я бы вышел на решение для двух предельных случаев N=1 и бесконечности, — заспорил Чимбораса, — а потом интерполировал результаты к промежуточному значению N=4».
«Принято!»
ДОКТОР МИКРОБУС
1.
Доктор Макробер стоял посреди атриума.
Зачем посещать места, которых завтра не будет на карте?
«Смоллеты — опасность, смоллеты — грозная опасность, смоллеты — опасность неконтролируемая», — сказал доктор У Пу в беседе с Ивеном Летчиком. Конечно, смоллеты спят. Пока. На создание человека у природы (лиценциатка Ира Летчик сказала бы — у Сеятеля) ушло миллиардов пять лет, если считать со времени появления одноклеточных. На создание другой — неорганической — жизни может уйти не меньше, если считать со смоллет. Звездным ветром смоллеты разносит по Вселенной. Конечно, речь не о вытеснении Человека разумного, не о выталкивании его за пределы обитаемого мира. Речь о развитии свойств, возникающих в первые доли секунды Большого взрыва. Органика — венец холодного, точнее, остывающего мира. Разглядывая окаменелости, невероятные, микроскопические следы давно вымерших диккинсоний или эдиакарий, не сразу протянешь от них восходящую линию к Человеку разумному. Невообразимый провал зияет между столь близкими по сути формами. А ведь и диккинсонии, и эдиакарии, и масса других давно вымерших, почти не определяемых уже существ — все это органика, все они накрепко с нами связаны. Горячая земля остывала, возникал температурный баланс, первичные океаны заселялись одноклеточными, температура падала, постепенно достигая комфортной для класса, к которому мы относимся. Не стоит придумывать богов, их никогда не было. Мы обживаем планеты, создаем сьютеллы, цифруем информацию и материю, но только очень немногие задумываются о непредставимо далеком будущем — что там? Войсеры создали символическую фигуру Сеятеля. Так им легче понять распространение жизни: некий одинокий гигант, разбрасывающий зерна жизни по расширяющейся Вселенной. То, что мы увидели с лиценциатом Глухим в «полости Глухого», не увидишь ни в доменной печи, ни в сполохах северного сияния. Ужасный и прекрасный огненный куст выпустил сразу миллионы отростков. Они раскачивались, они дышали, меняли цвет и форму.
«Они живые?»
«Спрашивать надо Сеятеля».
Лиценциат понял, но как всему человечеству объяснить опасность, так странно растянутую на многие миллиарды лет? Даже в момент максимального расширения температура микроволнового фона Вселенной не превысит полутора градусов по Кельвину. Это — все еще — мир для органики, какие бы формы она ни принимала.
Но потом Вселенная начнет сжиматься. Сеятель — гениальный игрок, что бы мы под этим ни подразумевали. Были эпохи холода, придут эпохи огня. Мы — дети холода, смоллеты — дети огня. Мы долгое время не будем замечать ничего необычного: физики расписали историю Вселенной чуть ли не по минутам. В течение еще миллиарда лет Вселенная будет оставаться миром для органики, но затем дело пойдет быстрее. Постепенно ночное небо станет ярким, как при солнечном дне. И вот тогда можно сказать: теперь всё, Сеятель отыграл органику. Небо Вселенной вспыхнет, оно станет невыносимо ярким.
Выгорит не просто органика, начнет выгорать материя, Вселенную испещрят «полости Глухого». Молекулы в атмосферах звезд и в межзвездном пространстве начнут диссоциировать на составляющие их атомы, и постепенно космическая температура достигнет десятков миллионов градусов, превращая всё в космический суп из излучения, электронов и ядер.
Человек разумный уйдет.
Наступит эпоха Огня разумного.
Сеятель ни на секунду не оставляет Вселенную без разума. Вселенная всегда наполнена волнами разума. Поняв это, следует сделать следующий шаг: выяснить, существует ли хотя бы гипотетическая возможность перекинуть мостик из нашей тьмы в последующее пламя? Можно ли поделиться с грядущим огненным Разумом нашими человеческими чувствами?
Два контейнера смоллет. Жалкая подачка, о которой не может идти речь.
Но каким-то образом лиценциатка Ира Летчик попадает из одной истории Вселенной в другую…
2.
Он машинально глянул на часы.
16.17. Орбитальная станция Хубу проходила над Ацидалийской равниной.
В алом кресле Иры Летчик что-то менялось… Некое сгущение… Неясное облачко… Возникали и уплотнялись контуры… Румяная щека… Капелька пота… След ожога… Доктор Макробер облегченно выдохнул: «Квак дела?» И сразу спросил: «Ты не против, если Мак будет фиксировать нашу беседу?» И сразу добавил: «Запись, сделанную Маком, нельзя стереть. Она будет сбрасываться одновременно в три главные мировые точки сбора информации. Вечное хранение. Слышала о таком? В этом архиве хранятся самые важные свидетельства. Те, что могут повлиять на само развитие человечества».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});