Читать интересную книгу Всё на свете (ЛП) - Никола Юн

Ее кабинет обычный — не слишком чистый и не слишком неопрятный. Нет никаких очевидных признаков больной психики. Сумасшедшие, беспорядочные надписи не покрывают каждый дюйм стены.

Я подхожу к большому столу в центре комнаты. В нем есть встроенный шкафчик-регистратор, с которого я и начинаю. Мои руки трясутся, но это не тремор, а самая настоящая дрожь, как землетрясение, которое могу почувствовать только я.

Мама щепетильна и причудлива в хранении записей. Она сохранила все, и у меня уходит час на то, чтобы просмотреть кучу файлов. Здесь есть квитанции на крупные и мелкие покупки, договоры об аренде, налоги, гарантийные талоны и инструкции по применению. Она даже сохранила корешки от билетов в кино.

Наконец около задней стенки нахожу то, что искала: толстая красная папка с пометкой "Мадлен". Осторожно достаю ее и присаживаюсь на пол.

Записи о моей жизни начинаются с ее беременности. Я нахожу рекомендации о витаминах для беременных, УЗИ и копии всех посещений врача. Нахожу карточку с двумя ячейками — одна для мальчика, вторая для девочки. Ячейка для девочки отмечена галочкой. Здесь же мое свидетельство о рождении.

Через какое-то время поисков понимаю, что я была болезненным ребенком. Нахожу отчеты педиатра о сыпях, аллергиях, экземах, простудах, лихорадках и двух ушных инфекциях — и все за четыре месяца жизни. Нахожу направление к консультантам по кормлению грудью и детскому сну.

Когда мне было шесть месяцев, как раз через месяц после смерти папы и брата, я попала в больницу с респираторно-синцитиальным вирусом (РСВ). Я не знаю, что это такое, и мысленно ставлю заметку прогуглить. Было достаточно тяжело держать меня в больнице три дня.

А затем ее записи становятся менее скрупулезными. Нахожу распечатку из сети о РСВ. Она обвела кружком раздел, который объясняет, что этот вирус тяжело переносится людьми со сниженной иммунной системой. Нахожу копию первой страницы статьи о ТКИД из медицинского журнала. Ее каракули на полях трудны для прочтения. После этого был единственный поход к аллергологу, а затем походы к трем разным иммунологам. Каждый сделал вывод, что болезнь не обнаружена.

И все.

Я снова обыскиваю шкафчик в поисках файлов. И это все, что есть? Где результаты анализов? Должен был быть четвертый иммунолог, да? Где диагноз? Где консультации и вторые мнения? Должна быть еще одна толстая красная папка. Просматриваю файлы в третий раз. И в четвертый. Раскидываю другие папки по полу и роюсь в них. Просматриваю бумаги на ее столе. Пролистываю страницы ее медицинских журналов, выискивая выделенные места.

Мое дыхание ускоряется, когда я подбегаю к книжной полке. Вытаскиваю книги, трясу их за корешки, ожидая, что что-то выпадет — позабытый анализ, официальный диагноз. Ничего.

Но ничего это не доказательство.

Может, доказательство где-то еще. Одна попытка, чтобы угадать пароль — Мадлен. Два часа я просматриваю каждый документ на ее компьютере. Изучаю историю браузера. Заглядываю в корзину.

Ничего.

Ничего.

Где доказательство о жизни, которой я жила?

Медленно поворачиваюсь посреди комнаты. Я не верю тому, что вижу своими собственными глазами. Я не верю тому, чего не вижу. Как ничего не может быть? Моя болезнь будто возникла из ниоткуда.

Это не правда. Этого не может быть.

Возможно ли такое, что я не болею? Мой разум отшатывается от такого направления мыслей.

Может она хранит другие записи в своей спальне? Почему я не подумала об этом раньше? 05:23. Могу ли я ждать, пока она проснется? Нет.

Дверь открывается как раз тогда, когда я иду к ней.

— Вот ты где, — говорит она, в ее глазах отражается облегчение. — Я волновалась. Тебя не было в комнате. — Она проходит дальше, и ее глаза расширяются, как только она видит полные беспорядок, окружающий нас. — Было землетрясение? — спрашивает она. Наконец она понимает, что бардак сделан человеком. Она с озадаченным выражением лица поворачивается ко мне. — Милая, что происходит?

— Я болею? — спрашиваю я. Моя кровь слишком громко стучит в ушах.

— Что ты сказала?

— Я болею? — спрашиваю я в этот раз громче.

Ее зарождающаяся злость рассеивается, сменяясь беспокойством.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Она тянется ко мне, но я отстраняюсь.

Из-за боли на нее лице мне становится дурно, но я давлю дальше.

— Нет, это не то, что я имею в виду. У меня есть ТКИД?

Ее беспокойство трансформируется в раздражение и жалость.

— Ты все еще по поводу того письма?

— Да, — говорю я. — И Карла тоже. Она сказала, что, возможно, ты не в порядке.

— Что ты имеешь в виду?

В чем конкретно я ее обвиняю?

— Где все бумаги? — спрашиваю я.

Она глубоко вдыхает, чтобы успокоиться.

— Мадлен Уиттер, о чем ты говоришь?

— У тебя есть записи всего, но нет ничего о ТКИД. Почему я не могу ничего найти? — Я хватаю с пола красную папку и пихаю ей. — Все остальное у тебя есть.

— О чем ты говоришь? — спрашивает она. — Конечно, все здесь.

Я не знаю, что ожидала от нее услышать, но не это. Она и правда верит, что все здесь?

Она прижимает папку к груди, будто пытаясь превратить ее в часть себя.

— Ты тщательно смотрела? Я все храню.

Она подходит к столу и освобождает место. Я наблюдаю, как она просматривает файлы, перекладывая их и приглаживая руками страницы, которые не нуждаются в приглаживании.

Через какое-то время она смотрит на меня.

— Ты их взяла? Я знаю, что они были здесь. — Ее голос наполнен замешательством и, при этом, страхом.

И тогда я точно понимаю.

Я не болею и никогда не болела.

НА УЛИЦЕ

Я выбегаю из кабинета. Коридор тянется передо мной, и он нескончаем. Я оказываюсь в тамбуре, и в нем нет движения воздуха. Я на улице, и мое дыхание беззвучно.

Мое сердце не бьется.

Меня тошнит, но ничего не выходит из желудка. Желчь горит в задней части моего горла.

Я плачу, и прохладный утренний воздух охлаждает слезы на моем лице.

Я смеюсь, и холод проникает в мои легкие.

Я не больна. Никогда не болела.

Все эмоции, которые я последние сутки держала под контролем, обрушиваются на меня. Надежда и отчаяние, предвкушение и сожаление, радость и злость. Как возможно одновременно ощущать такие противоположные эмоции? Я барахтаюсь в черном океане, со спасательным жилетом на груди, с якорем на ноге.

Мама догоняет меня. Ее лицо — развалины страха.

— Что ты делаешь? Куда ты идешь? Ты должна зайти внутрь.

Мое зрение сужается, и я удерживаю ее в поле зрения.

— Почему, мам? Почему я должна зайти внутрь?

— Потому что ты больна. На улице с тобой может случиться все что угодно.

Она тянется, чтобы притянуть меня к себе, но я уклоняюсь от нее.

— Нет. Я не вернусь внутрь.

— Пожалуйста, — умоляет она. — Я не могу потерять и тебя. Не после всего.

Она смотрит на меня, но я без сомнений знаю, что она совсем меня не видит.

— Я потеряла их. Я потеряла твоего отца и брата. И я не могла потерять тебя. Просто не могла.

Выражение ее лица меркнет, полностью распадается. Что бы не сдерживало его, не выдержало внезапного и катастрофического отказа.

Она сломлена. Была сломлена долгое время. Карла была права. Она так и не оправилась от их смертей.

Я что-то говорю. Не знаю, что, но она продолжает говорить.

— После их смерти ты так сильно заболела. Ты не могла дышать правильно, и я отвезла тебя в отделение интенсивной терапии, и нам пришлось остаться там на три дня. Они не знали, что не так. Они сказали, что, возможно, это аллергия. Они предоставили мне список вещей, которых следовало остерегаться, но я знала, что дело не только в этом.

Она кивает.

— Я знала, что дело не только в этом. Я должна была защитить тебя. На улице с тобой может случиться что угодно.

Она осматривается.

— Здесь с тобой может случиться что угодно. В этом мире.

Я должна бы чувствовать жалость. Но не ее я чувствую. Во мне прорастает злость и вытесняет все остальное.

— Я не больна, — кричу я. — Никогда не болела. Это ты больна. — Я зло машу рукой перед ее лицом. Наблюдаю, как она погружается в себя и исчезает.

— Зайди в дом, — шепчет она. — Я защищу тебя. Останься со мной. Ты все, что есть у меня.

Ее боль бесконечна. Она спадает с краев мира.

Ее боль — мертвое море.

Ей больно из-за меня, но я больше не могу это вынести.

СКАЗКИ

Однажды давным-давно жила девушка, жизнь которой была сплошной ложью.

ПУСТОТА

Вселенная, которая может появиться, может и померкнуть.

НАЧАЛО И КОНЕЦ

Проходят четыре дня. Я ем. Делаю домашнюю работу. Не читаю. Мама бродит вокруг в бессознательном состоянии. Не думаю, что она понимает, что происходит. Кажется она осознает, что должна что-то искупить, но что именно, не понимает. Иногда она пытается поговорить со мной, но я игнорирую ее. Я даже едва на нее смотрю.