и бежал, бежал, бежал. Медленно, очень медленно приближался темный парк, а топот звучал все ближе и ближе.
К моему счастью, пришло второе дыхание, как сказали бы сейчас. Я бежал прямиком, через овраги и ямы, огибая холмы, на которых меня могли заметить. И топот звучал то ближе, то дальше, то с правой, то с левой стороны. Мне не было времени оглядываться, но раз я все-таки оглянулся из кустарника. Они, люди дикой охоты, летели за мною в молочном низком тумане.
Кони их распростерлись в воздухе, вереск звенел под копытами, всадники сидели неподвижно. И над ними, в клочке чистого неба, горела одинокая острая звезда.
Напрягая последние силы, я скатился с холма, пересек широкую тропу, прыгнул в канаву и побежал по дну, по воде. Канава приближалась к ограде. Я выскочил из нее и одним прыжком перенесся к ограде. Они были в каких-нибудь двадцати саженях от меня, но немного замешкались, и это дало мне возможность проскочить в едва заметную дырку и спрятаться в сирени. На тропе было совсем темно от деревьев, и потому, когда они почти беззвучно промчались мимо меня, я не мог рассмотреть их. Но я хорошо слышал, как главный простонал: «К Прорве».
Дикая охота помчалась дальше, а я сел на землю. Сердце мое трепетало, как хвост овцы. Но я быстро встал. Сидеть после бега нельзя. Я хорошо понимал, что лишь получил отсрочку. Они могут быстрее домчаться окольным путем до дома, нежели я дойду до него напрямик. И снова побежал. Ноги мои были сбиты до крови, дважды я упал, зацепившись за корни, лапы елей стегали мое лицо.
Громадина дворца выросла передо мною совсем неожиданно, и одновременно я услышал стук копыт где-то впереди. Они снова звучали, они гремели так часто, что я кожей чувствовал: они мчатся невероятно быстрым наметом.
Я пошел ва-банк. Я мог спрятаться, но во дворце была девушка, которая сейчас, наверное, испугалась. Я должен был быть там, там было мое оружие. В несколько прыжков я оказался на крыльце и забарабанил в дверь:
— Надея Романовна! Надея Романовна! Отворите!
Кричать было нельзя. Она могла упасть в обморок от испуга. А лязг копыт был уже тут, на этой половине дворца. Я грохотал.
Дверь отворилась внезапно. Я вскочил в зал, сильно припер дверь и хотел было броситься за оружием, но через волчок увидел, что туманные всадники помчались дальше и исчезли за поворотом аллеи.
Я взглянул на Яновскую, которая стояла, потрясенная моим видом, перевел взор в зеркало и ужаснулся: весь порванный, обшарпанный, с кровью на руках, с взлохмаченными волосами стоял и дико смотрел на меня мой двойник. Я снова взглянул на Яновскую: бледная, с мертвым лицом, она закрыла глаза и спросила:
— Верите вы сейчас в дикую охоту короля Стаха?
— Верю. Сейчас верю,— мрачно ответил я.— И вы не побоялись отворить мне дверь в такой момент? Маленькое мужественное сердце.
В ответ она разрыдалась:
— Пане Белорецкий... пан Андрей... Андрей, я так боялась, так боялась за вас. Господи... Господи... Господи! Хотя бы взял ты лишь меня одну!
Руки мои сжались в кулаки.
— Пани Надея. Я не знаю, призраки это или нет. Призраки не могли быть такими реальными, люди не могли быть такими призрачными, пылать такой нечистой злобой. Но я клянусь, клянусь вам. За этот ваш ужас, за эти ваши слезы они заплатят мне, заплатят дорогой ценой. Клянусь вам.
Где-то далеко замирал частый стук конских копыт.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Если до этого темп моего повествования был немного замедлен, то сейчас он будет, наоборот, не слишком ли быстрым. Но что поделаешь, события с той ужасной ночи так мчались, что у меня кружила голова.
Утром следующего дня мы ходили с Яновской в деревню, где я записывал легенды. Всю дорогу я убеждал ее, что не стоит так бояться дикой охоты, рассказал как я вчера обманул ее, а в голове вертелось: «Что ж это было? Что?»
Хозяйка немного повеселела, но все-таки была очень угнетенной: такой я ее еще не видел. А когда я врзвращался к дворцу (Яновская задержалась у флигеля со сторожем), я заметил грязный лист бумаги приколотый колючкой к стволу ели на видном месте. Я сорвал его: «То, чему надлежит, погибнет. Ты, приезжий человек, чужак некий. Сходи с пути. Ты чужой тут, какое дело тебе до проклятых родов. Охота короля Стаха приходит в полночь. Жди».
Я лишь плечами пожал. После того апокалипсического ужаса, который я пережил вчера, эта угроза показалась мне худой мелодрамой, непродуманным ходом и, между прочим, убедила меня в земном происхождении этой чертовщины (как вы увидите дальше, напрасно).
Я спрятал лист. А ночью случились сразу два происшествия. Спал я сейчас очень плохо, мучили разные кошмары. Я проснулся в полночь от шагов, но на этот раз какая-то непонятная уверенность, что это не просто звуки, заставила меня подняться. Я набросил халат, осторожно отворил дверь и вышел в коридор. Шаги звучали в дальнем его конце. Я пошел за ними и... увидел экономку, которая со свечой шла куда-то. Я осторожно крался за ней, стараясь держаться темноты. Она зашла в какую-то комнату. Я пошел было за ней, но она выглянула оттуда, и я едва успел прижаться к стене. Когда я дошел до комнаты, то увидел там только старый письменный стол, шкаф с резьбой. На подоконнике стояла свеча. Я зашел туда, очень осторожно заглянул в шкаф — пуст. Комната была совсем пуста, и, к сожалению, мне нельзя было караулить в ней: я мог испортить все дело. Потому я пошел за поворот коридора и стал там. В халате было холодно, мерзли ноги, но я стоял. Я ждал, наверное, уже около часа, когда внезапно второе явление поразило меня. По коридору, по дальнему его концу, двигалась голубая фигура женщины. Откуда она явилась — не знаю, коридор в том конце тоже делал колено. Она двигалась плавно, будто плыла. Я только было двинулся туда, как остановился, пораженный. Лицо этой женщины было как у Надеи Яновской, только удивительно изменено. Оно было важным и спокойным, более зрелым и каким-то даже более вытянутым. Где я видел такое? Я уже догадался и все-таки не верил сам себе. Ну, конечно, портрет казненной женщины зале. Голубая Женщина!
Я забыл об экономке, о холоде, обо всем. Эту тайну я должен был решить неотложно. И я двинулся туда. А она плыла, плыла от меня,