– Затвори дверь и садись. Выпьешь со мной шоколада.
Она не стала ради соблюдения приличий отнекиваться, как поступила бы на ее месте мезрийская прислуга.
– Разве тебя зовут Хельки?
– Хеледика. Это хозяйка мое имя переиначила.
– Сколько тебе лет?
– Четырнадцать недавно исполнилось.
– Хм… И что же ты здесь делаешь?
– Живу теперь.
Густой горячий шоколад, благоухающий имбирем и корицей, сделал свое дело – превратил небогатую и темноватую гостиничную комнату в зачарованный островок, и Хеледика разговорилась. Она сбежала из дома, потому что ее собирались принести в жертву. Не со зла, кого-нибудь непременно должны были отдать. В Певчих скалах проснулся куджарх, такое бывает раз в полвека, и задобрить его, как известно, можно лишь одним способом – приведя ему на съедение юную девственницу. Жеребьевку провели по-честному, среди всех девиц младше двадцати лет, чья нижняя туника хоть однажды расцвела красными цветами. С Хеледикой это накануне тоже случилось, она тянула жребий вместе со всеми, и ей выпало отправляться в Певчие скалы.
– Я сбежала. Я знала, что вместо меня пошлют кого-то… – В ее глазах мелькнуло затравленное выражение. – Все равно я не смогла…
– Раз тебя не поймали, на то была воля богов, – попытался утешить ее Орвехт.
– Так меня поймали на другой день. Но поздно поймали… Я вышла на дорогу и встретила людей, каких-то пастухов с овцами… И они… Я им сказала, сама попросила, и они сразу… Я хотела жить.
«Понял. Ты перестала быть девственницей и для куджарха уже не годилась. Неглупо. И я буду последним ханжой, если стану осуждать тебя за это».
– Пожалуй, все-таки воля богов, раз тебе вовремя подвернулись эти пастухи, – невозмутимо заметил он вслух. – А что тебе помешало после этого вернуться домой?
– Меня прогнали… Мама и бабушка сказали, чтоб я убиралась, раз их опозорила. Я пошла по дороге, и потом меня подобрали сурийские торговцы, в городе Зекта они меня продали, но я снова убежала и попросилась в услужение к торговцу из Ларвезы, потому что в Ларвезе нет рабства. Он сказал, что во славу Тавше куда-нибудь меня пристроит, и привез сюда, я уже полгода здесь живу.
– Как я понимаю, горсть олосохарского песка ты с собой захватить не догадалась?
– Нет, – Хеледика печально вздохнула.
Если песчаная ведьма хранит при себе мешочек с родным песком, она сохраняет способности к колдовству даже в чужих краях, вдали от пустыни. Можно было не спрашивать, и так все ясно.
– Скажи, Хеледика, ты не заметила в Принихуме чего-нибудь странного, нехорошего?
– Да! – она вскинула голову, и по-кошачьи круглые глаза с приподнятыми к вискам уголками пугливо блеснули в свете китонской лампы. – Здесь есть что-то притаившееся, оно не живое и не мертвое… Я не знаю, что это.
– Давно это появилось?
– Было всегда… Я просила того торговца не оставлять меня в этих местах, но он сказал, что ему надоело со мной возиться.
Стало быть, оно присутствует здесь уже с полгода, не меньше.
Хозяйка «Золотого окорока» заглянула к Суно через четверть часа после того, как Хеледика, забрав поднос с кастрюлькой и чашками, убежала на кухню.
– Не досадила вам эта девчонка?
– Ничуть, – заверил Орвехт. – Шоколад она сварила весьма недурной.
– На нее всегда жалуются. Задумывается о своем, еле шевелится, угодить не умеет. Кадаху и Тавше угодно людское милосердие, а то я бы ее пришибла.
Суно про себя усмехнулся: великое счастье, и не только для Хеледики, что в Мезре почитают светлых богов, а не кого-нибудь другого. Страшно подумать, что мог бы учинить в противном случае здешний народ.
Появилось ощущение, что ему только что подсунули – на вот, на, держи! – еще один кусочек мозаики.
Ночью магу мешала спать кусачая мошкара, на которую он не хотел тратить силы – вдруг пригодятся на что посущественнее, и доносившиеся снаружи шорохи, всхлипы вперемежку с хихиканьем, дробный топоток, словно кто-то бегал по стенам гостиницы. Гнупи балуют. Черноголовый народец. Нехитрое дело для опытного экзорциста, но он не стал срываться с кровати и изгонять из «Золотого окорока» этих мелких пакостников. Придержим козырь. Суно догадывался, что произойдет завтра утром, или вечером, или через день, но непременно произойдет – а если нет, то ничего он в этой жизни не смыслит.
После завтрака он отправился прогуляться и порасспрашивать кого придется о старинных рукописях и книгах: не завалялось ли что-нибудь на чердаке, не желаете ли продать? Большинство принихумцев смотрело на гостя города, как из амбразуры, но все же с ним разговаривали, на вопросы отвечали. Это ведь светлейший маг и не всучить какую-нибудь дорогостоящую ерундовину пытается, а, напротив, покупает. С таким можно перекинуться словечком.
В сравнении со здешними жителями, рослыми, плечистыми, мужественно суровыми, Орвехт выглядел едва ли не тщедушным и по-столичному мягкотелым. Их мнение на сей счет его не волновало. Его волновало, что за дрянь здесь творится. Словно между землей и небом воздвиглись могильным склепом незримые костяные своды (именно из такой же кости, как тот нож, которым убили Джамо Фрелдона), заживо хороня обитателей Мезры, которые покамест ничего не замечают.
Он приобрел два любопытных манускрипта, которые сразу отправил по специальному волшебному каналу прямиком в библиотеку Светлейшей Ложи. Хоть какой-то прок от этой прогулки.
Получил мыслевесть от Шеро: Тоба Доргехта задержали в Аленде, тот производит впечатление полоумного – блуждающий взгляд, разжиженная память, откуда и зачем приехал, не помнит. Причастен ли он к убийству Джамо, выяснить пока не удалось. Молодых дознавателей тоже об этом известили. Шеро был недоволен, поскольку ожидал результата и надеялся на Орвехта, но тот смог ему поведать разве что о своих ощущениях.
Дойдя до конца окраинной улицы с двухэтажными домами, которые выглядели почти новенькими благодаря контрасту темных балок и светлой штукатурки, он увидел впереди заброшенное строение, не то ферму, не то мануфактуру, в окружении раскидистых деревьев, окутанных нежнейшей зеленой дымкой. Суно с удовольствием вдохнул аромат распустившейся листвы и уловил еще один запах – птичий, слегка гнилостный, несущий намек на угрозу.
– Сыграем, волшебник? – осведомился скрипучий голос. – Отгадай три загадки!
Крухутак сидел на ветке и глядел на пришельца сверху вниз. Помесь человека и птицы: тело худого мосластого мужчины, но вместо рук длинные серовато-черные крылья, сложенные домиком, бедра и ноги густо заросли перьями, ступни напоминают когтистые курьи лапы. Тощую шею венчала маленькая лысая головка. Глаза почти человеческие, а ниже – мощный клюв длиной с локоть, слегка загнутый на конце.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});