Солнце зашло за облака, стало прохладно, и Хан-сан проснулся и заерзал на холодных камнях.
— Дай мне немного кофе, — попросил он. — Свободные дни вроде этого, по правде говоря, не такие уж и веселые. Как ими распорядиться? Вечер еще не настал, а у меня уже болит голова. Остальные, вероятно, пойдут бродить по храму, за ними, разумеется, будет присматривать старший монах. Он сам ни капли не выпил. Притворяется, что тоже веселится, а сам не позволяет буянить, чтобы завтра поменьше было что приводить в порядок.
— Чем бы ты хотел заняться? — спросил я. — Надеть куртку с кепкой и перемахнуть через стену?
— Нет, — сказал Хан-сан. — Так нельзя. Это традиция. Мы развлекаемся только внутри монастыря, да и старший монах все время считает нас по головам. Скучно в этом монастыре. Если бы у меня хватило смелости, я бы стал учеником Бобо-роси. У него совсем другое дело.
Роси значит учитель. Я также знал, что бобо — матерное слово, означает совокупление.
— Бобо-роси?
Хан-сан сел и без спроса закурил одну из моих сигарет, чего в обычных обстоятельствах он ни за что бы не сделал. Сейчас он просто заграбастал всю пачку.
— Да, — сказал он. — Ты никогда о нем не слышал? Питер его знает, но рассказывать о нем не в его привычке. Наверняка старший монах хорошо его знает. Бобо-роси — дзенский учитель, но необычный. Если хочешь, расскажу то, что о нем слышал, хотя и не уверен, что это правда. Я знаю о нем только понаслышке и видел лишь однажды. С виду самый обычный человек, но много смеется, у него зычный голос, он странно одевается. Никогда не носит дзенское одеяние, а надевает простое кимоно, как артист, или западную одежду, джинсы и кофту, как ты. Говорят, он провел много лет в дзенском монастыре в южной части Киото. Это суровый монастырь, правила там соблюдаются строго, гораздо строже, чем у нас. Например, там встают в два часа утра. Говорят, он был очень усердным монахом, всегда делал больше положенного, придумывал себе дополнительные правила и все такое. Но он не мог решить свой коан, и наставник был с ним очень строг. Что бы он ни собирался сказать, наставник поднимал свой колокольчик и выгонял его. И так много лет. Он занимался дополнительной медитацией, спал в позе лотоса, пробовал все, что только мог придумать, но коан так и оставался для него загадкой. Не знаю, как долго все это длилось, лет шесть, может, десять. Ему этого вполне хватило. Он ушел в простой одежде, с небольшим количеством накопленных денег. Вряд ли он с кем-нибудь попрощался.
Имей в виду, что он был монахом довольно долго и про обычную жизнь ничего не знал. Ему никогда не приходилось перелезать ночью через стену. Он был настоящим монахом, воздержанным, молчаливым, всегда следившим за собой. И вот он оказался на освещенных солнцем улицах большого города, вокруг него тысячи людей, все что-то делают, куда-то идут. Он бродил бесцельно по городу и случайно попал в веселый квартал, а с того момента, как он покинул монастырь, не прошло и часа. Женщины там стоят обычно возле дверей или делают вид, будто работают в саду. Одна из женщин позвала его, но он был настолько невинен, что даже не понял, что ей от него нужно, подошел и вежливо спросил, чем может ей помочь. Она взяла его за руку и повела в свой дом. Говорят, она была красивой. Кто знает? Эти женщины не всегда красивые, но по-своему привлекательны, иначе они ничего не заработают.
Она помогла ему раздеться. Он, наверное, уже понял, что происходит. Вероятно, она попросила денег, и он дал их ей. Затем она отвела его в ванную, это традиция. Тебе разминают плечи, вытирают чистым полотенцем, разговаривают с тобой. Постепенно ты возбуждаешься, и тогда тебя ведут в спальню. После многих лет воздержания он, должно быть, сильно возбудился, и в тот момент, когда вошел в нее, он решил свой коан. Он испытал невероятное сатори, одно из тех редких сатори, про которые пишут в книгах. Не крохотная толика понимания, которую впоследствии можно будет углубить, а мгновенное постижение, взрыв, который разрывает тебя на части, и ты понимаешь, что миру настал конец, а ты способен заполнить пустоту Вселенной в любой ее области. Он вышел от женщины просветленным и потом не только не заботился о том, чтобы его озарение было подтверждено другими наставниками, но и вообще долгие годы держался подальше от дзен-буддистов. Он странствовал по всей стране и кем только за время этих странствий не был! Работал водителем грузовика, управлял огромным дальнобойным фургоном. Служил официантом в маленьком ресторанчике, трудился в морских доках, иногда присоединялся к нищим. Говорят, он так и не забыл о связи своего сатори с сексом, у него было немало друзей и подруг. Потом вернулся в Киото и снял здесь ветхий дом. Сейчас с ним живут несколько учеников, довольно странные типы, отказавшиеся от монастырского обучения. Они живут, как им вздумается, не соблюдая никаких правил. Бобо-роси работает с ними по-своему, однако использует дзенские методы — коаны и медитацию. Другие дзенские наставники признают его, подтверждают, что он достиг просветления, и, насколько мне известно, никогда его не критикуют. Разумеется, многие молодые монахи считают, что жизнь у Бобороси — сплошное веселье, возможно, это и так, но я в этом не уверен.
Я слушал Хан-сана с нарастающим интересом и, когда он замолчал, не сразу смог что-то сказать.
— Дзенское обучение действительно может быть свободным?
Хан-сан с грустью посмотрел на меня.
— Свободным? Что значит свободным? Этим ребятам приходится зарабатывать себе на жизнь, вот тебе и первое упражнение. Они медитируют — уверен, что не по полчаса и не когда им вздумается. Бобо-роси достиг сатори в веселом квартале, допустим, но ведь, прежде чем оказаться там, он прошел большую подготовку. Вода вскипает внезапно, но чайник какое-то время должен стоять на огне. Сначала должна быть подготовка. К тому же, прежде чем стать наставником, он много лет странствовал — тоже неплохое упражнение. Уверен, что учиться у Бобо-роси ничуть не легче, чем у нас, просто там все по-другому. Из ничего ничего и получится — я давно это понял. Возможно, у них одна сплошная вечеринка, но и я иногда перелезаю через стену. Наш наставник тоже может многому нас научить.
Хан-сан выглядел очень огорченным, и я рассмеялся.
— Хан-сан, у тебя просто не хватает смелости туда пойти!
— Пойдем со мной, — сказал Хан-сан. — Мы отдохнули и протрезвели и теперь снова можем выпить немного саке. И когда я опьянею, я тебя побью.
Так оно и случилось. Хан-сан снова напился и принялся безобразничать. Я раза четыре укладывал его спать, но каждый раз он поднимался, распихивая всех на своем пути.